Реферат: Роль интеллигенции в возрождении России

Рассмотрим учение Булгакова о нетварности человеческого духа. По его мнению, бог «вдунул» в человека «дыхание жизни». Бог дает этому «дыханию», т. е. излиянию собственной сущности, личное бытие. Таким образом, человеческая духовность берет свое начало в боге. Однако это не значит, что человек как нетварная личность становится на один и тот же уровень с богом, сыном и св. духом, ибо сын рожден от отца и нетварен.

Как уже указывалось, логически невозможно допустить даже частичное тождество бога и мира, утверждая, что бог есть божественное ничто. Источник ошибок Булгакова кроется в недооценке специфической природы апофатической теологии и представлении о боге как абсолютном. В действительности бог - это сверхабсолютное; он есть не абсолютное как соотносительное к относительному.

Бог и божественная жизнь внутри св. троицы в сравнении с тварным миром есть нечто металогически отличное. Отсюда понятно, что тварный мир, существующий вне бога, ни в коей мере не умаляет полноты божественной жизни.

Отец Сергий не может найти удовлетворительного объяснения зла, следовательно, и неоспоримой сверхбожественной творческой деятельности, а также свободы тварей от бога, ибо в твари он видит только Софию и «ничто»

Митрополит Сергий, впоследствии патриарх Московский, подверг суровой критике учение отца Булгакова. После этого синод московской патриархии объявил софиологию отца Сергия учением, чуждым св. православной церкви Христовой, и предостерег от нее «всех верных Служителей и Чад Церкви»

Когда отец Сергий ответил на эту критику в газете парижского митрополита Евлогия, Владимир Лосский написал книгу «Диспут о Софии»¹ . В своей книге он проанализировал критику митрополита Сергия, дополнив ее своими собственными соображениями.

Деятельность всякого оригинального религиозного мыслителя вызывает резкие споры, и только после некоторого периода времени в жизни церкви, ясно обрисовываются отрицательные и положительные стороны его теорий. Эта же судьба ожидает и учение отца Сергия Булгакова, который будет, несомненно, признан одним из выдающихся русских богословов.

Религиозный перелом не оторвал Булгакова от мира. Мыслителю чужд «соблазн божественности мира …различение Абсолюта и космоса во всей силе сохранялось у него до конца»[17] .

Неотделимость философа и мыслителя в Булгакове есть яркое свидетельство его духовности. Булгаков имеет огромное значение в истории русской философии уже тем, что углубил темы космологии, столь существенные для уразумения бытия.

Для С. Булгакова интеллигенция – должна быть носительницей нравственности, религиозности. Она должна быть ответственна за судьбу русского народа. В религии видит сущность народного идеала С. Булгаков. Он писал: ««Нет более народной и, так сказать, народящей, онародивающей стихии, нежели церковь, именно потому, что здесь нет «народа», а есть только церковь, единая для всех и всех единящая.. Однако никогда я не был слеп и глух к страданию народному, к неравенству и обиженности. Себя мы чувствовали все-таки привилегированными, как бы ни было в действительности скромно наше существование, и это сознание вносило острое чувство стыда и социального покаяния, хотя и бессильного»[18] .

Анализируя события русский истории, С. Булгаков утверждает: «русская революция была интеллигентской. Духовное руководительство в ней принадлежало нашей интеллигенции, с ее мировоззрением, навыками, вкусами, социальными замашками. Сами интеллигенты этого, конечно, не признают - на то они и интеллигенты - и будут каждый в соответствии своему катехизису называть тот или другой общественный класс в качестве единственного двигателя революции»[19] . Вряд ли можно согласиться с мнением Булгакова об «исключительно «интеллигентском» характере революции 1917г. Но никак нельзя отрицать того, что интеллигенция сыграла немалую роль в русской революции и в ее подготовке.

Сергей Булгаков в своей статье «Героизм и подвижничество» пытается проследить генезис той, по его мнению, неестественной приверженности революции, которая появилась у русской интеллигенции уже давно, на более ранних этапах русской истории. «Русской интеллигенции, - рассуждает Булгаков, - всегда было свойственно чувство виновности перед народом, своего рода «социальное покаяние», конечно, не перед Богом, но перед «народом» или «пролетариатом»[20] .

Но зато отсюда вытекают, по мысли Булгакова, особые, во многом опасные черты интеллигентского мировоззрения и идеала, психологии интеллигенции. Согласно Булгакову, российский интеллигент - революционер постоянно ставит себя в положение мученика, приводит себя в состояние героического экстаза, а за эти неизбывные мучения требует и ожидает к себе какого-то благоговейного отношения. И хотя в словах Булгакова явно чувствуется и некоторая ирония, он воздает должное судьбе и страданиям интеллигентов России: «...нельзя не преклониться перед святыней страдания русской интеллигенции». Но преклонение перед этим страданием не позволяет Булгакову умолчать о том, что российский интеллигент, мнящий себя героем, никогда не довольствуется ролью скромного работника, никогда не удовлетворяется реальным делом, которое приводит к малому эффекту. Для интеллигентского сознания характерны неуважение к личностному смирению, личностному покаянию, к скромности, творчеству, труду и т.д.

Булгаков при этом обнажает глубокое противоречие в поведении и мышлении русской интеллигенции. Дело в том, что «героический интеллигент» как будто бы готовится к жертвам, к мучениям, готов быть не менее чем спасителем отечества. Но еще более он взывает к коллективизму, к массовым подвигам и жертвам. Коллективизм, соборность, жертвы со стороны народа во имя идеи - это тоже ее лозунги.

Главное же для Булгакова: интеллигент употребил всю силу своей образованности на разложение народной веры. Интеллигенции настоятельно нужны критика и самокритика, смирение, покаяние. Но нужны и деловитость, труд, компетентность. Однако никак нельзя принижать то духовное значение, которое она имеет и еще будет иметь для истории России.

II . Противоречивая роль русской интеллигенции в трудах Л. Карсавина и И. Ильина

Карсавин Л.П. (1882-1952) – был специалистом по западно-европейской истории, занимался преимущественно вопросами религиозной истории Запада. Однако Карсавина рано потянуло к философии и богословию; он жадно впитывал в себя - и здесь-то и сказалось со всей силой влияние Вл. Соловьева, построения западных и русских богословов и философов.

Будучи выслан, вместе с другими философами, в 1922 г. из России, он, после краткого пребывания в Берлине занял кафедру истории в Университете в Ковно. В 1948г. он был арестован и умер в лагере, в Абезе, на дальнем севере, по ту сторону «железной завесы».

В Берлине в 1923 г. вышел большой труд Карсавина «Философия истории», в 1925 г. появилась книга «О началах». После этого Карсавин, всецело примкнувший к так называемым евразийцам, выпустил в свет несколько небольших этюдов, выпустил также книгу, посвященную Дж. Бруно. Философией Карсавин продолжал заниматься и в лагере.

Обращаясь к изучению философских построений Карсавина, скажем прежде всего о том, что, кроме влияния Соловьева, у него несомненно сказалось влияние старых славянофилов. Будучи историком религиозной жизни Западной Европы, Карсавин не только не увлекся этой богатой историей, но, наоборот, подобно славянофилам, сильнее оттолкнулся от Запада. Единственно кто привлек к себе симпатии Карсавина, это Дж. Бруно, которому Карсавин посвятил большую работу.

Без обоснования в вере философия обрекает себя на то, чтобы быть «знанием гипотетическим»; поэтому, желая оставаться философским (научным), философское знание обязано служить богословию. Богословие стихия свободного познавательного искания; исходя из него, философия не может стать несвободной.

Русской интеллигенции Л. Карсавин ставит в упрек то, что она далека от православия. «Н. А. Бердяев высоко оценивает русскую религиозную интеллигенцию предреволюционной эпохи. Мы считаем нужным различать и не можем по разуму и совести высоко поставить эстетически_религиозное упадочничество, латинство и софианство. Потому, если Н. А. Бердяев верит, что блудный сын (интеллигенция) «возвращается в Церковь… и будет в ней играть преобладающую роль», мы боимся, что этот сын в ней не будет»[21] . Евразийство исходит из понимания православия как единственной непорочной Церкви, рядом с которою католичество и протестантство определяются как разные степени еретических уклонов, искажающие их своеобразные задания.

И. А. Ильин - сторонник традиционных духовных ценностей, выступал оппонентом по отношению к более свободно относившимся к православию мыслителям.

Ильин полагал, что основы русского национального характера строились и будут строиться в будущем исключительно на традиционной православно-христианской основе. Как и Федотов, он утверждал, что кризис русской культуры в XX веке глубже кризиса в сфере отечественной экономики и политики, поскольку затрагивает фундаментальные основы нашей духовности. Вместе с тем он с поразительным оптимизмом заявлял: «Я глубоко и непоколебимо верую, что русский народ справится с этим кризисом, восстановит и возродит свои духовные силы и возобновит свою славную национальную историю»[22] .

После высылки из СССР в 1922 году Ильин становится одним из теоретиков белого движения, об идейных основах которого в нашей стране до сих пор имеется смутное и расплывчатое представление. Было бы ошибкой думать, что неприятие социалистических преобразований мыслителями русского зарубежья сводилось лишь к военному «отбрасыванию коммунизма» и к реставрации старого режима. Сразу после окончания гражданской войны Ильин призвал осознать ее «гибельность и безумие» и сделать все, чтобы она не повторилась в будущем: чтобы впредь ни «капли крови» не проливалось для преодоления идейных, имущественных и любых других междоусобиц. Ильин высказывался против деструктивных методов реализации русской идеи. Его пафос был направлен на защиту конструктивной работы по возрождению религии, просвещения, правопорядка, хозяйства, семьи и быта. Он призывал к такому порядку вещей, при котором «идет отрезвление и оздоровление: выдыхается ненависть и истощается зависть; в душах пробуждается патриотизм и гражданственность»[23] .

В лекциях «Об интеллигенции» (1927), «Духовный кри?