Реферат: Теория солидаризма

Возражения Брауна лежат в плоскости международного недоразумения: британский юрист, традиционалист и практик, не может понять французского ученого-новатора, ищущего точки опоры после трех революций и в обстоятельствах неудовлетворительных социальных условий современной ему Франции. Он приписывает Дюги желание внести хаос в судебную процедуру, фактически отменить все законы и заменить их судебным толкованием объективно-социального права. Такого рецепта Дюги не предлагал; его интересовало дать совет не столько судьям, сколько законодателям. И естественно, что если законы будут в духе объективно-социального права, то и толкования законов судьям будут в том же духе. В настоящее время, полвека спустя после статьи Брауна, не только в фашистских и социалистических странах мы видели тенденцию судей к социальному толкованию законов (правда, чаще всего в уродливых формах), но и в демократических странах Европы, США и самой Австралии суды все больше проявляют интерес к социальным результатам своих постановлений. Дюги в этом смысле явился, в известной мере, пророком будущего развития юриспруденции.

Критика Эллиота в его статье “Метафизика прагматической концепции права Дюги” содержит более существенную дискуссию принципов объективного права; она направлена на самый фундамент юридического солидаризма и старается показать, что этот фундамент столь же метафизичен, как и те теории, против которых так упорно боролся сам Дюги.

“Социальная взаимозависимость, — говорит Эллиот, — может вызвать у людей мысль о необходимости социальной солидарности, но это не создает этот желаемый эффект как факт. Фактом же именно является то, что социальная солидарность как раз есть одна из тех идеальных целей, которые в одно и то же время являются важными потребностями, существующими в сознании людей, однако и приблизительно не могут быть осуществлены. В свете того, что мы знаем об этих идеальных целях, наш “факт” получает метафизический характер такой степени, которую только можно придумать; он ведет нас прямо к вопросам правоверности, которых мы его признанием должны были будто бы избежать”. Это мудреное рассуждение не трудно опровергнуть ссылкой на действительный текст из работ Дюги. Прежде всего, для Дюги взаимозависимость и солидарность — одно и тоже, а потому одно не вызывает другое; во-вторых, солидарность, осознанная людьми, членами общества, не имеет, согласно Дюги, абсолютного, императивного характера. Это всё — неоспоримые факты безо всякой метафизической подкладки.

Эллиот далее сопоставляет две выдержки из Дюги и обнаруживает в них будто бы разительное противоречие. В одной Дюги говорит, что “во всех социальных группах, которые мы считаем государствами, есть личности сильнее других, которые могут навязать свою волю остальным”, в другой он, однако, утверждает, что эти правители, “которые, по определению, обладают наибольшей силой, существующей в данном обществе, всё же обязаны “правлением права” употребить свои силы для реализации социальной солидарности”. И в другом месте: “как отдельные личности, так и правители имеют правовые обязанности, основанные на социальной взаимозависимости”.

Терминология у Дюги здесь, действительно, несколько хромает, так как он употребляет привычные слова в необычном смысле. Дело не идет, прежде, всего, о моральных обязанностях, так как понятия морали Дюги исключил из своего рассмотрения, как метафизические, а об обязанностях юридических, опять-таки не в общепринятом смысле, а в том смысле, что неисполнение их вызывает социальную реакцию. В случае отдельных членов общества — это наказание за нарушение солидарности; в случае правителей — дворцовый переворот или революция, иногда просто потеря голоса при выборах. Ничего метафизического или противоречивого мы и здесь не обнаруживаем.

Дюги был первым среди солидаристов, применившим, хотя бы частично, метод понимания к социальным явлениям. Его позитивизм, унаследованный со школьной скамьи, значительно, таким образом, расширен включением человеческого сознания, воли, солидарности и т.д., как фактов общественной действительности. Однако он пошел по этому пути недостаточно далеко и в результате, как на это указывает Эллиот, слишком примитивизировал механизм власти. Не было, например, необходимости выключить из рассмотрения нравственные идеи, так как их существование у цивилизованных людей есть тоже несомненный факт, хотя бы даже только как состояние сознания, констатирующее нарушение целесообразной социальной структуры. Также приходится согласиться с Эллиотом, что хотя Дюги и упомянул о сознании как факте, он в дальнейшем своем изложении избегает о нем говорить. И творческие способности сознания не находят применения при построении теории власти и государства.

Учение Дюги имеет исключительное значение для теории юридического солидаризма. Дюги указал путь, по которому может пойти дальнейшее развитие этой теории, хотя его учение и требует в настоящее время не тольки значительных поправок, но и основательной перестройки.

ГЛАВА 5. СОЦИАЛЬНОЕ ПРАВО В АНГЛИИ И РОССИИ

Идея, что право существует только как общественный институт и является результатом многовековой эволюции общества, существовала уже до Дюги. Два автора особенно известны как основатели системы социального права: англичанин Томас Хилл Грин и русский Н. К. Коркунов. Они заложили основы юридического солидаризма ранее, чем сам термин “солидаризм” появился в 1891 году. Их идеи были восприняты более поздними солидаристами, включая русских. История эволюции юридического солидаризма была бы поэтому неполной и непонятной без, хотя бы, краткого обзора их учений. Что эти учения откосятся к солидаризму, было отмечено Спекторским (в отношении Коркунова) и другими исследователями.

Во второй половине XIX века в Англии начался отход от того крайне индивидуалистического и весьма некритического образа мышления, который был когда-то так характерен для этой страны. Во главе этого нового движения стал Оксфордский университет, а один из главных духовных вождей его был профессор этого университета Т. X. Грин (1836-1882). Взаимность отношений между личностью и обществом является, согласно Грину, основой нравственности: “Человеческое Я есть Я общественное”. Высшей фор