Реферат: Виды рационального познания

В-четвертых, Кант сумел пойти еще дальше, показав, что предмет мышления может превратиться в предмет познания лишь в силу нали­чия априорных содержательно-синтетических основоположений (типа «все явления причинно обусловлены», «все сложные тела состоят из простых тел»), которые также носят категориальный характер. Иными словами, относительно любого предмета мышления могут быть вынесены какие-то конкретные научно-дискурсивные суждения лишь по­стольку, поскольку им предшествуют априорные основоположения, которые содержат «в себе основания для других суждений, но сами они не имеют своего основания в высших и более общих законах».

Впоследствии факт содержательно-категориального фундирования научного знания был подчеркнут в марксизме, прежде всего в «Диалектике природы» Ф. Энгельса, и Э. Гуссерлем в «Логических исследованиях». Последним вопрос был поставлен в предельно ясной и четкой форме: «Каковы первичные «возможности», из которых создается возможность теории, другими словами, каковы первичные действительные понятия, из которых конституируется само действитель­ное понятие теории?».

Ответ Э. Гуссерля предельно конкретен: научные абстракции и те­оретические доказательства возможны только потому, что существуют первичные категории, конституирующие саму теоретическую, а уж тем более эмпирическую предметность нашего познания. Именно их уяснение входит в задачу логики. Гуссерль в трактовке логики весьма близок Гегелю: ее задача — систематическая рефлексия над категори­альными основаниями научного мышления. Однако стратегии ре­флексивной деятельности у двух мыслителей радикально различны. Для Гуссерля, как верного последователя кантовского трансцендента­лизма, ни о какой самостоятельной субстанциально-категориальной логической действительности речь идти не может, равно как и об ис­торических трансформациях содержания категорий. Категории суть априорно-операторные основания любого научного дискурса, одинаковые для всех мыслящих индивидов.

В-пятых. В отличие от Канта, Гуссерля и всей последующей трансценденталистской традиции, Гегелю (а вслед за ним и марксистской философии) удалось показать культурно-содержательную синтетиче­скую функцию категорий, выступающих историческими ступеньками восхождения и, соответственно, самосознания человеческого духа. В исторической динамике категориальных смыслов и категориаль­ных приоритетов как бы запечатлеваются основные вехи духовного движения нашей цивилизации. Дело философии — универсальная категориально-содержательная рефлексия над всеми историческими формообразованиями сознания, ибо она одна способна осмыслить всеобщие предпосылки мышления прошлых эпох и предрассудки собственного исторического времени.

С исчерпывающей полнотой эту функцию логических категорий, а значит и важную функции философии как таковой, Гегель выразил в следующем знаменитом отрывке из «Философии природы»: «Метафизика есть не что иное, как совокупность всеобщих определений мышления, как бы та алмазная сеть (категорий. — Прим. авт.), в которую мы вводим любой материал и только этим делаем его понятным. Каж­дое образованное сознание обладает своей метафизикой, тем инстинктивным мышлением, той абсолютной силой в нас, которой мы можем овладеть лишь в том случае, если мы сделаем саму ее предметом наше­го познания. Философия как философия располагает вообще другими категориями, чем обычное сознание; все различие между различными уровнями образования сводится к различию употребляемых категорий. Все перевороты как в науках, так и во всемирной истории происходят оттого, что дух в своем стремлении понять и услышать себя, об­ладать собой менял свои категории и тем постигал себя подлиннее, глубже, интимнее и достигал большего единства с собой».

Подытоживая, можно выделить самую главную, включающую в себя все предыдущие, формально-содержательную функцию логических ка­тегорий. Они образуют предельные полярные смысловые полюса мысли (почему категории и носят преимущественно парный характер и взаимоопределяются лишь друг через друга, а не через род и видовое отличие), замыкающие в своем «логическом» пространстве весь возможный универсум рациональных смыслов (понятий различного уровня). Это как бы всеобщие «матрицы» интерсубъективного смыслопорождения и смыслопонимания, неустранимые «фон» и «сцена», на которых «разыгрыва­ются» любые акты нашего логико-понятийного постижения мира и са­мих себя. На какой бы предмет мы ни направили свой рациональный взор (в том числе и на него самого), у нас всегда будут работать категориально-смысловые матрицы. Возникает закономерный вопрос: а каковы атрибуты логических категорий, которые, во-первых, позволяют отли­чать их от понятий и общенаучных категорий и, во-вторых, обеспечива­ют выполнение их многообразных операторно-синтетических функций?

Важнейшее отличие логических категорий от всех других общих понятий — это саморефлексивность. Суть саморефлексивности заключа­ется в том, что логическое отрицание категории (т.е. утверждение о ее небытии) всегда утверждает ее же. Очень четко это свойство категорий зафиксировал в своих исследованиях С.Б. Церетели. В самом деле, от­рицание тождества («тождества нет») подразумевает по крайней мере самотождественность данного акта мысли; суждение «различия нет» — отличие данного суждения от противоположного. Отрицание необхо­димости само претендует на необходимость. Высказывание «случайно­сти нет» утверждает случайность прямо противоположного высказыва­ния. Факт саморефлексивности логических категорий подтверждает их функции быть неустранимыми «операторами» мысли. Однако крите­рий саморефлексивности оказывается недостаточным для отделения логических категорий от некоторых других понятий (например, «язык», «слово», «точность»). Их отрицание также утверждает их же.

Поэтому другой атрибутивной особенностью логических категорий служит их взаиморефлексивность, т.е. взаимопереход друг в друга и взаимоутверждение полярных категорий при определенных условиях. Эта специфика категорий была схвачена Платоном, а потом развита неоплатониками, Николаем Кузанским, Гегелем. Наконец, она была блестяще осмыслена в трудах А.Ф. Лосева, показавшего, что любая логическая категория с необходимостью переходит в свою полярную противоположность — в парную, противостоящую ей категорию, если абсолютно логически утверждается, т.е. доводится до мысленного предела. Действительно, если мы говорим «все тождественно», то тем самым утверждаем различие данного суждения от ему противостоя­щего, а если произносим «все различно», то постулируем нечто про­тивоположное — самотождественность данного высказывания. Свойство взаиморефлексивности позволяет безошибочно разделить логические категории и понятия, подобные «слову», «языку», «точно­сти», которые ни в какую противоположность при своей абсолютиза­ции перейти не могут. Это атрибутивное свойство логических категорий свидетельствует, что предельные смысловые полюса мышления «живут» и «светятся» лишь благодаря наличию своей абсолютно рав­ноправной категориальной противоположности.

Остается указать на последний существенный признак — системную рефлексивность логических категорий. Суть ее в том, что каждая логическая категория «отражает» все другие категории, а потому мо­жет определяться лишь в рамках их целостной системы.

Нетрудно заметить, что наше описание логических категорий весьма напоминает то, что мы описали в главе, посвященной анализу гносеологических категорий. Не являются ли они тождественными категориальными феноменами? По ряду свойств они, несомненно, совпадают: саморефлексивность, системная рефлексивность категорий. И те и другие категориальные матрицы выступают предельными смысловыми полюсами рационального познания. Но, во-первых, как мы увидим ниже, гносеологические категории весьма напоминают по ряду параметров также и ценностные категории, во-вторых, они предназначены исклю­чительно для анализа самого познавательного процесса. Логические же категории могут применяться и для анализа познания (правда, не вскрывая его существенных черт), и для анализа любого другого вида бытия. Они по преимуществу и носят именно онтологический характер.

После этих категориальных экспликаций выделим некоторые характерные черты рассудочно-дискурсивной и разумно-рефлексивной ипостасей бытия логического мышления.

Рассудочное мышление доминировало в европейской науке и философии ХVІІ—XIX вв. и было связано с эмпирической стадией развития европейского естествознания, олицетворяемого механистической галилеево-ньютоновской картиной мира. К отличительным свойст­вам рассудка относятся:

оперирование четко определенными вербальными понятиями с интенцией на установление жесткой логической (родовидовой) иерархии между ними;

направленность на выделение абстрактно-всеобщих свойств и связей реальности при отвлечении от всего случайного и единичного;

отчетливое преобладание аналитических процедур исследова­ния по сравнению с синтетическими методами;

запрет на существование каких-либо противоречий в бытии и, соответственно, в познающем мышлении;

отсутствие развитой рефлексивно-критической установки и вытекающий отсюда интеллектуальный «соблазн» гипостазирования научных абстракций.

Из последнего свойства вытекает и наибольшая слабость рассудка, когда он, разрушая иллюзорный мир чувственных проекций силой рациональной мысли, сам постоянно впадает в искушение приписать миру ту систему абстракций, которую породила его собственная деятельность. Именно рассудочное мышление лежит в основе «научного мифотворчества» и интеллектуальной нетерпимости, ибо любая недиалектичность мысли всегда приводит к самонадеянной авторитар­ности и опасной монологичности. Однако это не значит, что рассудок плох. Напротив, он незаменим в сфере «конечного» — на опытно-экс­периментальном уровне научных исследований, при решении локальных задач в производстве, технике, бизнесе и т.д., требующих ясности, четкости и определенности.

Только диалектический разум — высший уровень понятийного раци­онального познания — способен теоретически преодолевать ограничен­ность и мифологемы рассудка. В отличие от последнего он всегда направлен на целостное познание объекта во всех его связях и опосредствованиях. Если рассудок ищет абстрактно-общее для множества объ­ектов, игнорируя их единичные свойства, то разум нацелен на поиск конкретно-всеобщих законов развития, определяющих генезис и бытие единичных вещей. Разум при этом продуцирует не абстракции и отдельные эмпирические законы, а синтетические идеи и теории. К отличительным чертам разумной ментальности относится учет неоднозначных и противоречивых связей развивающихся объектов.

Поэтому не категорический запрет противоречий в мышлении, а, наоборот, признание необходимости диалектических противоречий в развертывании теоретической мысли относится к наиболее сущест­венным чертам разумного мышления. Отличаясь диалектической гиб­костью методов, разумное мышление всегда рефлектирует над предпосылками и условиями собственной деятельности, а потому никогда полностью и не отождествляет идеальные продукты своего творчества с миром, как он существует сам по себе. И наконец, диалектическая разумная установка предполагает диалогичность и демократизм, т.е. возможность самокритичной корректировки и уточнения интеллектуальной позиции под влиянием строгих доводов оппонентов.

Однако не все рациональное познание может быть сведено к рациональности понятийного типа, где доминируют различные формы логиче­ского мышления. В. Дильтей в свое время писал, что «сумма духовных явлений обычно делится на две части; одна обозначается названием наук о природе; для другой, странным образом, общепризнанного названия не существует. Я присоединяюсь к словоупотреблению тех мыслителей, которые это второе полушарие интеллектуального глобуса (выделено нами. — Авт.) именуют науками о духе». К анализу последних мы и переходим.

Ценноспкмуманигарное и творческое познание. Мы будем придерживаться предельно широкого истолкования гуманитарного рационального познания, которое включает в себя не только гуманитарные науки (историю, культурологию, литературоведение, моралеведение, искусствоведение), но и искусство (литературу, театр, живопись и т.д.). Для их объединения воедино есть серьезные резоны, хотя, несомненно, есть и различия. Сначала мы остановимся на сходных чертах.

Объектом гуманитарного познания являются не закономерности природы или общественной жизни (как в естествознании и общественных науках) и не абстрактные идеальные объекты в виде чисел или логических отношений (как в логике и математике), а собственно человеческие (гуманитарные) смыслы и ценностные представления, обретающиеся в «символическом теле» культуры. Одна и та же предметность может быть объектом и гуманитарного познания, и наук логико-понятийного цикла, и технических наук. Так, для культуролога собор Парижской Богоматери — архитектурное сооружение, блестяще воплотившее дух Средневековья. В архитектурном своеобразии собора органично художественно воплотились ценности и идеалы средневекового человека. Для инженера тот же собор будет представ­лять чисто конструктивный интерес — распределение нагрузки на различные балки, устройство арки и т.д. Для химика может оказаться любопытным химический состав красок, использованных при отдел­ке витражей, и т.д.

Здесь познание неотделимо от творчества и подразумевает сотворчество творца и реципиента. Познает и творит не только художник, историк или культуролог, но читатель и зритель становятся сотворцами при восприятии их произведений. Отсюда вытекает неустранимость личностно-субъективной составляющей из ткани гу­манитарного рационального познания. Безличный компонент знания здесь может быть сведен к минимуму.

Гуманитарные смыслы слоисты и текучи, а адекватный язык гуманитарного рационального познания — это язык метафор, символов и притч. Логическое рассуждение в понятиях, категориальная рефлексия здесь, конечно, имеют место (особенно в гуманитарных науках), но никогда не приобретают самодовлеющего значения. В деятельнос­ти любого историка и литературоведа, не говоря уж о творческих актах художника, всегда огромную роль играют фантазия, воображение и интуитивное схватывание предмета

Главный метод гуманитарного рационального познания — метод понимания (интерпретации) смыслов, а не объяснения явлений. Отсюда такое внимание в гуманитарных науках к герменевтической проблематике, да и философская герменевтика ведет свое начало от гуманитарных наук. Целью гуманитарного познания и творчества оказывается стремление к наиболее емкому и убедительному выражению своих, а также глубокому и оригинальному пониманию чужих смыслов, вложенных в исторический или художественный текст, картину или та­нец. Гениальный творец — тот, кто создал вещь, «смысловое поле» которой глубже его собственного замысла и интерпретируется после­дующими поколениями каждый раз по-новому. Талантливый же вос­приемник гуманитарных символов и текстов — тот, кто вычитал их смыслы глубже и тоньше, нежели другие познающие «Я».

Гуманитарное познание имманентно диалогично, как показал М.М. Бахтин. Творец и восприемник всегда ведут между собой диалог, разворачивающийся в историческом времени и уходящий в бесконечность.

Вместе с тем между искусством и гуманитарными науками в рамках единой рациональности гуманитарного познания существуют и серь­езные различия, в силу чего искусство и может быть выделено в само­стоятельный вид знания, тяготеющий к внерациональным формам.

Во-первых, гуманитарные науки ориентированы на стандарты науч­ности и рациональности письменного текста. Их знания должны быть интерсубъективно выражены и дискурсивно обоснованы. Таково требование научного сообщества, хотя в процессе получения исторического, культурологического или искусствоведческого знания ученый-гуманитарий тяготеет к методам искусства. Невозможно представить историка (уровня Тарле, Манфреда или Броделя) без дара воображения, а культуролога уровня Хейзинги без дара интуиции и способности вживания в исторический контекст.