Реферат: Возвышенная тайна музыки Глинки
Где обрести такой соборный финал? Высший образец находим мы в гениальном "Славься" из оперы "Иван Сусанин" Глинки. Откуда его непостижимая подъемная сила? Сравнение с "Гимном Советского Союза" открывает радикальное отличие церковных гимнов от светских: первые полетны, свободны, крылаты, ибо славят не себя, а действие силы Божией: "Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу, о милости Твоей и истине Твоей", как воспевает и Псалом (Пс. 113:9). Великая подъемная ликующая сила "Славься" – от духовного родства с церковными гимнами.
Испытавшие знают, с какой непредставимой духовной крепостью и мощью звучат церковные гимны в жизни, когда — в ответственной ситуации — поются они в знаменование силы Божией. Оперный финал Глинки являет собой музыкально-сценическое воплощение такой ситуации.
Истоки интонационности "Славься" — в знаменном распеве. Ликующий праздничный перезвон II и III ступеней мажорного лада "Славься" мы находим в пятом гласе. Пятый глас обычно разучивается в семинариях на песнопение "Благословен еси, Господи". В неделю вечера, т.е. на понедельник (день небесных бесплотных сил) Стихира бесплотным 5 гласа содержит такие слова: "Таинницы Богоначалия честные, Трисветлого и Единосущного Божества, иже песнь непрестанно бесплотными гласы и языки огненными приносяще, наша моления и молитвы принесите...". В немногих словах — святая интонационная теория ангелогласного пения. Бога воспевают ангелы не самодостаточными и самодовольными оперными голосами, но "бесплотными гласы". Но дабы мы не подумали, будто бесплотные гласы подобны колеблющимся призрачным теням в гомеровском аиде, тут же добавлено: "и языки огненными". Языки чистого святого пламени божественной любви. Пламенеющим ангелам передаем мы наши немощные моления...
Сравним гениальный хор Глинки с религиозным по духу бетховенским шедевром, Девятой симфонией.
Представимо ли "Славься" Глинки на месте ее финала? Немыслимо это! — хотя много формально-общих моментов в их мелодиях. Откуда бы взяться в симфонии такой самозабвенности в ликующем восторге?! Нет никаких предпосылок к ней в развитии симфонии, ибо не от мощи она, способность самозабвения, а от любви Божией, из нее рождается. А любовь Божия — от неискаженной веры. Оттого вместо маршевой скандированности звуков и размеренности вопросо-ответной структуры — радостно рвущийся ввысь бесконечный перезвон терции и второй ступени лада. В музыке Глинки сказалась, выпелась вся святая культура России — именно здесь источник силы его творений, столь изумившей Чайковского.
Слышит ли ликующий свет индивид? Не имея в себе соборного начала, он измышляет чудовищно искаженные интерпретации. Вот пример из недавно защищенной докторской диссертации (речь идет о финале "Ивана Сусанина", в котором доктор слышит "парадность, торжественный блеск"): "Безысходное личное страдание накрепко "прибито" к единому телу государственности гвоздями народной победы... Власть для торжествующего победу народа "своя". Для обеспечивших же эту победу мучеников из народа и "своя" и "чужая"...".
Услышать в "Славься" парадность?! В этой-то окрыленной бескорыстной музыке, где каждая клеточка ликует: "Не нам, но имени Твоему"?! Для личности — все свои в Боге, и православная царская власть — своя.
Сейчас повторяется (в утрированном, окарикатуренном виде) ситуация, которая складывалась в XIX веке. Спорили тогда две концепции искусства. Одна тучей двигалась с Запада. Уже много столетий (еще до Картезия) томился тот в беспросветности картезианского мирочувствия. Душа заточена в ужас двумерности. Мир материальный – и мир наших чувств, идей, идеалов... А где ж мир истинно сущий, дивный, светозарный?! Без Богопознания нет и мировоззрения. Материальный мир не откроется с внутренней стороны как сияющая, ликующая мысль Божия. И душа, зарывшись в психизмы, не познает своей нежной глубины, которая есть образ Божий в ней, раскрывающийся лишь в реальности Богообщения.
Душа же православного народа – не пленочное двумерное картезианское существо! Она жаждет жить в истинном дивном мире со Христом. В ней горит забытая Западом главная цель пришествия Господа на землю – цель обoжения, святости людей. Она отвергает отвлеченное мышление – отвлеченное от сути, от главного: от Христа, от совести, истины, веры, любви. В противоположность тому ищет правды и великого смысла жизни. "Во всем ищите великого смысла", – наставлял святой Нектарий Оптинский. "Во всем мне хочется дойти до самой сути", – признавался Пастернак.
Великий чудотворец Иоанн Кронштадтский писал: "Мы потому и можем мыслить, что есть беспредельная Мысль, как потому дышим, что есть беспредельность воздушного пространства. Вот отчего и называются вдохновением светлые мысли о каком-либо предмете. Мысль наша постоянно течет именно под условием существования беспредельного мыслящего Духа".
Как просто и хорошо! Войди в беспредельность милости Божией – и все! Не нужно высокоумных трансцензусов, лукавых медитаций, экстатических трансов. Можно ли представить в этих состояниях Богородицу? Тогда зачем они нам? Безлукавая святая смиренная простота выше плотского высокоумия.
В русском искусстве онтологизм художественной мысли – ее бытийственная связь с реальнейшей реальностью духовного мира, ее прикрепленность к миру истинной существенности – дает установку духовного реализма.
Она возникла в самом искусстве, а нарождавшаяся святая его теория (в заметках Жуковского, в духовной прозе Гоголя) безжалостно (да и с наслаждением) вытаптывалась бесцеремонной западнической бездуховностью. Ведь и поныне всякий школьник знает злое письмо Белинского к Гоголю, не подозревая о мудром ответном письме великого писателя. Критический реализм демократов служил миру всецело посюстороннему, стоял в оппозиции к небесному, – а потому являл собой хулу и карикатуру на русскую культуру, был проявлением разрушительной беспочвеннической линии в нашей истории, закончив свое дело погромом духовности и омертвением народа. Напротив, установка духовного реализма позволяет понять русское искусство в его подлинной высоте и неотмирной красоте. Духовный реализм утверждает истинную реальность – бытийственную огненную силу – духовного (не душевного!) мира и духовной жизни в явлениях искусства.
Приложим сказанное к восприятию финала оперы Глинки – и мы получим два слышания. Одно бездуховное, принижающее человека и клевещущее на небесную его красоту, пачкующее ее политикантством. Другое адекватное, бесконечно радующее, открывающее возвышенную тайну композитора: Глинка в сфере музыки стал великим представителем искусства духовного реализма, освещающего глубины народного духа.
Открываются грандиозные перспективы российской истории, сокращением которой стала творческая стезя Глинки и последующих композиторов. Что же за великая задача встала перед Россией? Задача возвращения к своей изначальной и вечной глубине, которая есть православие!
Великая цель русского сердца влекла за собой труднейшие производные задачи – вслед за духовной стороной нужно было и основания музыкального языка возвести к древним вечным началам. Укрепленный советами св. Игнатия Брянчанинова, Глинка задумал реорганизацию музыкального языка в направлении приближения к церковным истокам. Гениальный композитор едет на Запад, к своему учителю Дену учиться тем принципам старинной гармонии и формы, которые сочетались бы с духом древних церковных песнопений нашей Православной Церкви. "Здесь у меня цель – цель великая… Достигнул ли я цели? – это другое дело – стремлюсь к ней постоянно".10 "Дело, за которое я принялся с Деном, чем более обозначается, тем более требует труда, труда упорного и продолжительного… Поэтому вовсе не надеюсь êntre complet, а почту себя счастливым, если удастся проложить хотя тропинку к нашей церковной музыке".11 Поистине великая задача – на века! Столь же требовательным был композитор в поисках русской формы. Он уничтожил рукопись Казацкой симфонии, в которой, по его словам, развитие малороссийских тем было начато на немецкий лад. Целое дает окраску части. Русские темы, используемые Бетховеном, звучат по-немецки! А у русского композитора должны звучать по-русски. И эту задачу нахождения русской формы Глинка наметил, передав эстафету последующим поколениям композиторов... Музыка начала вглядываться в свои святые истоки — этот путь не имеет конца, ибо бесконечна высота призвания народа.
Недавно создано глинкинское общество. Дай Бог, чтобы послужило оно преображению жизни. В музыке Глинки и русской культуры, которую она представляет, да изведает оно эту окрыляющую нас силу, о небесном происхождении которой знал великий композитор. И да поставит своей целью возвышение общественного слуха. Особенно важны духовно-нравственные акценты в школьном воспитании. В нем судьба страны. Долго мы оплевывали святость – теперь валяемся, по слову Библии, "в блевотине своей" (Притч. 26:11, Ис. 19:14, 28:8, Иер. 48:26, 2 Пет. 2:22). Но покаявшись, да возвратимся к святости, которая есть смирение пред Богом. Святость не умирает, ибо это требование Божие: "Будьте святы, потому что Я свят" (1 Пет. 1:16). Умрем мы, если не войдем в святость, исполняя желание Божие, ибо "Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (Иак. 4:6, 1 Пет. 5:5).
Список литературы
1. Святитель Игнатий (Брянчанинов). Христианский пастырь и христианин – художник// Троицкое слово (Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры), 1990, Nr 6?c. 7
2. И.А. Ильин. О русском национализме. Собр. соч. в 10 томах, т.2 кн.1, с.363-366
3. И.А. Ильин. О России. Три речи. Собр. соч. в 10 томах, т.6, кн. 2, с.31
4. Н.М. Карамзин. О любви к отечеству и народной гордости. Одесса, 1888
5. Протоиерей Владислав Свешников. Заметки о национализме подлинном и мнимом. – М., 1995, с. 93
6. Св. Григорий Богослов. Творения т.2. СПб., Изд. Сойкина, (6.г.), с. 313
7. Н.В. Гоголь. Духовная проза… с.75
8. Там же с. 76
9. Митрополит Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб, 1994, с. 39
10. Полное собрание писем. Собрал и издал Николай Финдейзен. СПб., с. 543
11. Там же, с. 521