Статья: Органы внутренних дел в зеркале криминологических исследований

До недавнего времени внимание отечественной криминологии было сфокусировано преимущественно на преступниках и различного рода правонарушителях, в то время как деятельность органов внутренних дел рассматривалась исключительно с точки зрения осуществления последними функции предупреждения преступлений. Должное внимание уделялось законодательной системе и системе уголовной юстиции, поскольку они определяли перечень и рамки законов, нарушая которые индивид становился объектом криминологического изучения как правонарушитель и тем самым давал почву для проведения многочисленных криминологических исследований.

Тем не менее, развитие мировой криминологии не прошло мимо осознания того факта, что полицейские подразделения не воплощают и не могут воплощать требования закона полностью. Это было неизбежно по двум причинам. Во-первых, в реальной деятельности полицейский сталкивается с таким количеством случаев, которые могут быть истолкованы как правонарушения, что реагирование на каждый из них должным образом физически невозможно. Ввиду этого полицейский обычно выбирает, на какие из этих случаев он будет реагировать в первую очередь, а на какие – реагировать по мере возможности. Во-вторых, применение закона требует не только осознания, но и личной интерпретации его полицейским, особенно в затруднительных и неоднозначных ситуациях, когда норма закона не может быть применена механически. На практике это неизбежно приводит к субъективизму применения норм, из-за чего определенная часть правонарушений остается вне поля действия закона. Количество этих правонарушений, таким образом, в очень сильной степени зависит от того, как каждый конкретный полицейский будет оценивать ситуацию и толковать закон [1] .

Вполне очевидно, что такое субъективное толкование закона всегда таит в себе опасность дискриминации, в результате чего «закон в действии» может сильно разниться от «закона в книгах». Именно поэтому полицейская деятельность попала под пристальное внимание криминологов, пытавшихся понять реальный механизм правоприменительной деятельности, но уже как детерминанты служебной преступности. Кроме того, потребовали своего освещения проблемы профессиональной деформации полицейских, субъективных детерминант их противоправного поведения, взаимодействия неформальной полицейской субкультуры и полицейского правосознания. В отечественной криминологии работы в указанном направлении получили свое освещение относительно недавно и поэтому осознание исторического формирования криминологической мысли в отношении проблем правоохранительных органов, по мнению автора, является своевременным и актуальным с точки зрения дальнейшего развития современной науки.

В своей исторической ретроспективе криминология до наступления периода позитивистского подхода изначально акцентировала внимание всего лишь на определении и сравнении дефиниций «преступление», «преступник», «контроль над преступностью». В этот так называемый «докриминологический» период представители классической школы, связанной с именем Ч.Беккариа ставили систему уголовной юстиции в центр своих аналитических и концептуальных изысканий, направляя свои усилия прежде всего на построение рациональной и эффективной системы уголовного права и юстиции[2] . Проблема правонарушений в системе правоохранительных органов не выделялась первоначально в разряд самостоятельной также по той причине, что большая часть европейских стран того времени принадлежала к типу так называемого "полицейского государства".

"Полицейские государства", возникшие в 17 столетии и достигшие расцвета в 18 веке, назывались так не потому, что имели полицейские органы, а потому, что администрация в силу полицейской власти могла позволить себе все, не зная никаких правовых границ. Органы государственного управления могли предъявлять любые требования и осуществлять путем принуждения все, что по их мнению, было необходимо для общественного блага и общественной пользы. Из курса истории государства известно, что изначально слово "police" (полиция) совпадало по своему значению с государственной деятельностью (“policing”) и в ряде документов являлось синонимом хорошего состояния, общественного благополучия. Так, например, в ранних германских документах "gute Polizei" означало порядок (Нюрнбергский указ 1492 года).

Развитая в рамках политической экономии 18 века «наука полиции» включала в термин «полиция» всю деятельность по управлению государством и общественным порядком с помощью экономической, социальной и культурной политики[3] . Понимание полиции как «совокупности государственных учреждений и действий, имеющих целью (посредством применения государственной силы) удалить внешние препятствия, заграждающие путь всестороннему развитию общества, которые не в состоянии удалить отдельные лица либо дозволенный союз этих лиц» безоговорочно разделялось и поддерживалось всеми ведущими политическими экономистами того времени – от А.Смита до Бентама[4] . При этом подразумевалось, что защиту от правонарушений обязаны предоставлять учреждения правосудия и юстиции, доставление же всякой иной помощи выпадало на долю отрядов полиции, являвшихся всего лишь малой частью полицейских проектов.

Следует отметить, что для европейского сообщества той эпохи вопросы соблюдения законности полицейскими подразделениями поглощались более глобальной идеей – ограничением полицейской власти и уменьшением её компетенции с помощью норм естественного права. Поскольку полиция и государство были единым целым, все действия полицейских чиновников рассматривались, как совершенные во благо государства, а отсутствие правовых механизмов воздействия на полицию со стороны граждан делали ее практически неуязвимой для общественного мнения и критики.

Рассматривая полицию, как специфическую административную деятельность, проявляющуюся в повелеваниях и принуждении, и желая не столько определить понятие полиции, сколько ограничить объем полицейской власти, юридические школы континентальной Европы в 18 веке пришли к важному заключению. Полиция, по их общему мнению, была призвана служить не цели благосостояния государства в целом, а только цели охраны. Иными словами, цель полиции заключалась в охранении порядка и в устранении опасностей, а не в заботе о благосостоянии граждан, что должно было являться предметом деятельности других государственных служб.

Не менее важным было принятие тезиса о том, что понятия "полиция" и "принуждение" в юридическом аспекте не совпадают, а только пересекаются, поскольку полицейская деятельность не всегда связана с применением принуждения (предупреждение публики об угрожающей опасности, полицейские меры надзора, расследование преступлений). В качестве исходного было принято следующее соотношение понятий полиции и принуждения: полиция имеет право применять принуждение (естественно, в виде допущенных законом принудительных средств) только в тех случаях, когда она без этого не в состоянии выполнить свои задачи.

акрепление приведенных положений в правовых школах Европы было завершено к концу 18 века в порядке обычного неписаного права (Франция, Пруссия), либо обычного права (Саксония и др.). Главное историческое значение этого процесса заключалось не только в том, как определялись понятие и круг действий полиции, но и в том, что впервые в законодательном порядке ограничивалась полиция и полицейская власть. По признанию самих юристов "…самая сильная, самая опасная для свободы отдельных лиц сторона государственной власти была этим в принципе превращена из беззаконной в закономерную деятельность, и таким образом, внутри полицейского государства частично осуществилось правовое государство"[5] .

Сегодня термин «policing» предлагается к пониманию не как сугубо полицейская активность, но как форма социального контроля, специфическая государственная деятельность по поддержанию общественного порядка. Если полиция существует не в каждом обществе, то функция государства по охране правопорядка («policing») является универсальной категорией. Западная криминология имеет внушительную библиографию, посвященную истории теоретических споров ученых позитивистского толка с представителями критического направления (структуралистами и марксистами в том числе) о природе социального контроля, его функции и способе осуществления. В соответствии с теоретическим направлением исследователей предлагались и различные понимания того, как и в каком объеме должна выполнять свои функции полиция[6] .

В целом европейское сообщество, по замечаниям большинства криминологов, склонно фетишизировать роль полиции, видя в ней неотъемлемую часть общественного порядка, «…тонкую голубую линию, защищающую мир от хаоса»[7] . Однако такое понимание полиции – скорее дело стереотипов общественного сознания, нежели результат рационального познания. Изучение государств различных формаций показывает, что полиция как специализированный орган присутствует далеко не в каждом государстве и естественно, далеко не всегда в том виде, в каком ее привыкли видеть европейцы. Доисторические общества обходились вообще без формализованных форм социального контроля и охраны порядка. Антропологическое исследование 51 доиндустриального общества, например, проведенное в середине прошлого века, помимо прочих феноменов выявило наличие полиции как специализированного вооруженного отряда для поддержания правопорядка лишь в 20 из этих обществ[8] .

В ходе длительной исторической трансформации полиция европейского континента была сформирована как государственное агентство, чьи представители в униформе патрулируют общественные места, наделенные при этом широкими полномочиями по контролю над преступностью, поддержанием общественного порядка и оказанию помощи населению. Вторая часть полиции, не облаченная в униформу, выполняет функции расследования уголовных преступлений и административного руководства служебной деятельностью. При этом полиция является специальным органом, имеющим прерогативу на законное применение силы в целях обеспечения общественной безопасности и правопорядка.

Интересен в связи с этим взгляд бывшего начальника Департамента полиции А.А. Лопухина, категорически выступавшего против военной организации органов внутренних дел и существования в полиции того времени воинской дисциплины. По мнению А.А. Лопухина, воинская дисциплина оправдывает себя только во время боевых действий, к которым полиция не имеет непосредственного отношения. В повседневной же работе воинская дисциплина заглушает инициативу, делает мышление стандартным, не побуждает к самостоятельному поиску, что на корню убивает развитие профессионально значимых качеств настоящего полицейского. Гражданские, избирательные основы также не подходят для организации полицейской работы, поскольку для формирования когорты руководителей необходимо их выдвижение в зависимости от профессиональных качеств, а не от симпатий граждан-избирателей, которые относительно специфики правоохранительной деятельности в основной своей массе являются дилетантами[9] .

В Российской империи, однако, архаизмы "полицейского государства" существовали еще длительное время. Так, например, вплоть до революции 1917 года большинство российских кодексов не устанавливало каких-либо общих начал по вопросу ответственности государства за вред, причиненный должностными лицами. На практике при выяснении спорных вопросов решения суда были весьма разнообразными. Одним из наиболее показательных являлся случай, когда в одном из губернских городов важный преступник, преследуемый полицией, забежал в частный дом, заперся в нем и стал отстреливаться. Губернатор, не желая рисковать полицейскими, велел поджечь дом. И дом, и преступник были уничтожены в огне пожара. Владелец дома подал в суд прошение о компенсации причиненного ущерба, поскольку по закону подобное распоряжение губернатор имел право отдавать только в условиях военного времени или осадного положения. Однако судом решение губернатора не было признано превышением власти, поскольку согласно ст.340 Уложения о наказаниях губернатор при наступлении чрезвычайных обстоятельств имел право принимать меры, не предусмотренные законом[10] .

Государство в таких случаях не несло ответственности за действия, совершенные должностным лицом во благо общества. Иск домовладельца к губернатору как к частному лицу также не мог быть принят, поскольку, отдавая приказ об уничтожении дома, губернатор выступал в качестве представителя государственной власти. По этим же соображениям апелляция домовладельца в Сенат также была отклонена. Аналогичный исход имело подавляющее большинство дел в отношении случаев злоупотреблений властью со стороны полицейских чиновников. К этому следует добавить и то немаловажное положение, что для большинства граждан на практике не существовало демократических условий для преследования полицейских чинов в случае противоправного поведения последних. Согласно установленному порядку судопроизводства, для возбуждения уголовного дела в отношении полицейского чиновника гражданин-истец должен был предварительно получить на это письменное разрешение от полицейского руководства губернии. Само собой разумеется, подобные разрешения выдавались в исключительных случаях, когда преступление полицейского получало широкую огласку и приобретало общественный резонанс.

К пережиткам "полицейского государства" следует отнести и набор на низшие полицейские должности, который длительное время после образования министерства внутренних дел (с 1802 года по 1874 год) оставался принудительным, а не контрактным. По действовавшему закону полицейские команды комплектовалась исключительно за счет низших армейских чинов, ставших негодными к строевой службе вследствие приобретенных увечий и продолжавших отбывать воинскую повинность уже на должностях полиции при столь же мизерном жаловании. Авторы исторического обзора, посвященного столетию министерства внутренних дел в 1902 году, при всей своей лояльности вынуждены были признать, что такие команды были «малоспособны к полицейской службе и небезупречны по поведению». А проведенная министерством внутренних дел еще в 1847 году внутренняя ревизия 27 губерний показала, что злоупотребления в полиции, достигшие государственных размеров, угрожают ее дальнейшему функционированию и требуют немедленного реформирования полицейских подразделений[11] .

Российские правоведы начала ХХ века отмечали также роль неудовлетворительного материального содержания полиции в росте количества корыстных правонарушений среди личного состава. Отсутствовал контроль за деятельностью полиции со стороны печати и общественных организаций, поскольку и свобода печати, и создание организаций сами находились под неослабным контролем полиции. Более того, в конце прошлого века был издан специальный указ, запрещавший негативно освещать действия полиции в печати, под карательные санкции которого могла подпасть любая информация критического характера. Некоторое послабление в этой части наблюдался только после первой русской революции 1905 года, когда стали возможными немногочисленные публикации о деятельности полиции, при этом автор часто обозначался только инициалами, а то и просто не указывался в исходных данных.

Советский период не привнес значительных успехов в области криминологического изучения отечественных органов внутренних дел. Исследования проблем развития правоохранительных органов, перспектив их реформирования, причин правонарушений среди личного состава были немногочисленны, носили явно выраженный политический оттенок, а результаты были доступны только для крайне ограниченного круга руководителей. К этому следует добавить и научную самоизоляцию, не позволившую своевременно и достойно оценить позитивистское направление в зарубежной криминологии и особенно - прорыв под знаменем «теории стигмы», которая в начале 1960-х годов проложила дорогу новым радикальным и критическим направлениям в криминологии[12] .

Отправной точкой новых подходов явилось рассмотрение проблем, структуры и функционирования системы уголовной юстиции, равно как и изучение индивидов, помеченных клеймом преступников. В рамках данного подхода поведение и деятельность сотрудников уголовной юстиции впервые стали рассматриваться не как автоматический профессиональный ответ на патологические девиации, а как процесс взаимодействия с правонарушителями, носящий явно индивидуальную и политическую окраску. Новое направление определило также проведение многочисленных исследований о влиянии организационных и культурологических детерминант на формирование тех стереотипов полицейского поведения, которые впоследствии приводят к совершению ими правонарушений[13] .

Именно с этого момента деятельность полиции стала одной из тем криминологических исследований, основные направления которых можно разделить на следующие:

- сущность системы социального управления и место полиции в ней;

- осмысление феномена дискреции, т.е. ситуаций, когда полиция действует по собственному усмотрению на основании личного профессионального опыта. Это означает, прежде всего, что закон не переносится автоматически в полицейскую практику, а зависит от личности того, кто применяет этот закон на практике;

- изучение того, какие образцы берутся полицейскими в качестве стандарта в ситуации, когда полиция действует по своему усмотрению и каковы социальные последствия таких действий полиции

- разработка эффективного контроля за процессом принятия полицией решений.

Систематическое изучение полиции началось практически одновременно в США и Великобритании. В США основной темой прикладных исследований стали проблемы соблюдения прав человека, что связано, прежде всего, с внутренней политической ситуацией. Американское общество пришло к осознанию и признанию того, что полиция на практике отступает от положений закона, результатом чего чаще всего является нарушение прав человека и случаи дискриминации. Законодатели, политики и юристы видели выход из создавшегося положения в разработке более детальных и жестких предписаний, регламентирующих деятельность полиции (в соответствии с основными положениями Верховного Суда 1966 года, известными как MIRANDA).

Специалисты в области уголовного права и криминологии сосредоточили свои усилия на анализе причин полицейских правонарушений, предлагая более конкретные рекомендации для устранения имеющихся недостатков[14] . Социологи одновременно изучали такие аспекты, как взаимосвязь процесса совершения правонарушений и роль полиции в обществе, ее организация, структура, культура и личность полицейского [15] .

Кульминацией этого раннего периода исследований проблем полиции в США можно считать широкомасштабное исследование Рейса и Блэка для президентской комиссии 1967 года по вопросам правоохранительной деятельности, вызванное волной массовых городских беспорядков[16] .

Президентская комиссия в силу заметных политических перемен в США в конце 1960-х стала играть одну из ведущих ролей при определении характера и направления исследований деятельности полиции. Так, место проблем соблюдения гражданских прав заняло изучение вопросов укрепления закона и правопорядка. С рассмотрения природы полицейских правонарушений акцент дискуссий сместился на обсуждение управленческих и технических аспектов повышения эффективности работы полиции. Президентская комиссия основала также Администрацию по поддержке правоохранительной деятельности, которая финансировала исследовательские проекты, посвященные развитию и повышению эффективности полицейских подразделений[17] . Это породило своеобразную индустрию полицейских исследований, проводимых вне академических школ и университетов. Хотя такие узко ориентированные и прагматические исследования и являются необходимым источником эмпирических данных для академической науке, тем не менее громадное их количество в 1970-х годах практически заслонило редкие работы по теоретическому осмыслению места полиции в обществе и других исследований критическо-философского содержания в области изучения полиции.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--