Статья: Василий Шукшин Житие Грешника Калина Красная

"- А ты понимаешь, на что идешь? - негромко и серьезно спросил начальник.

- Понимаю, - тоже негромко сказал Егор. И спрятал фотографию" (292).

Вот такая беседа. Два мужика вполне понимают друг друга - но поймет ли их женщина? Ведь сама форма заочного знакомства с зэком - чрезвычайно рискованная. На Руси, впрочем, испокон веку женщина вместе с мужчиной тюремную муку принимала: от жены протопопа Аввакума и жен декабристов до "вечных" Сонечки и Грушеньки, шедших в Сибирь за своими сужеными. Знает русская душа и обратный случай, когда мужчина (князь Нехлюдов) идет по этапу вслед за соблазненной им девушкой (Катей Масловой). Самое удивительное, однако, состоит в том, что Егор - ворюга несусветный - воспринимает свою заочную подругу и весь предстоящий ей с ним суровый путь как нечто оправданное.

"Понимаю", - негромко отвечает он начальнику на поистине судьбоносный вопрос, в котором целая жизнь (и смерть). Такой он, этот бывший крестьянин, собирающийся купить корову и заодно осчастливить или погубить ждущую его женщину. Жестоко? В гуманистическом измерении - безусловно. Если судить Егора по кантовскому категорическому императиву: поступай всегда так, чтобы человек служил целью и никогда средством, то Егор такого суда не выдержит. Только махровый себялюбец, или просто бессердечный человек, зная, какой за ним "хвост", способен обречь на муку доверчиво отдавшуюся ему душу. В этом плане Прокудин - не гуманист. Целью для него является некое - ему самому неясное - состояние Блага, включающее в себя и радость, и страдание, а вовсе не самотождественный покой. И ради этого вполне запредельного - трансцендентного по отношению к земной суете - Блага он готов пожертвовать как собой, так и своей "заочницей". Есть вещи поважнее благополучия, как бы говорит начальнику Егор Прокудин, и тот молча с ним соглашается.

"- Артисты... - только и сказал начальник. И засмеялся".

Белые березы

О, тонкая березка,

Что загляделась в пруд?

С. А. Есенин

"И вот она, воля!"

Вышел Егор из тюрьмы. Идет по мосткам крупным решительным шагом, в сапогах. Камера внимательно следит за его походкой. Идет "крутой" русский мужик - от такого не знаешь, чего ждать. То ли грудь в крестах, то ли голова в кустах, по старой пословице. В фильме этот проход героя на волю занимает 1 минуту экранного времени. На экране, как в жизни, целое схватывается сразу, с одного взгляда. Говоря ученым языком, целое дано прежде своих частей. Движется по мосткам в сапогах этакий сгусток силы, шаровая молния. Да еще стихи декламирует.

В киноповести этот момент, в отличие от фильма, подчеркнут. Сначала Егор встречает старушку, решившую то ему плохо - а ему-то как раз хорошо! Весной сел - весной вышел! "Май мой синий! Июнь голубой!" - читает ей Прокудин, только что не поет. А тут беля "Волга" едет, и, показав шоферу пачку денег мчится наш герой в новую жизнь, как на белом коне.

"Егор весь отдался движению...

Кончился поселок, выехали на простор.

- Нет ли у тебя такой музыки? - спросил Егор.

- Шофер, молодой парень, достал одной рукой из-за себя транзисторный магнитофон.

- Включи. Крайняя клавиша...

Егор включил какую-то славную музыку... Откинулся головой на сиденье, закрыл глаза. Долго он ждал такого часа. Дождался...

- Рад? - спросил шофер.

- Рад? - очнулся Егор. - Рад... - Он точно на вкус попробовал это словцо. - Видишь ли, малыш, если бы я жил три жизни, я бы одну просидел в тюрьму (совсем по Солженицыну и Толстому - А. К.), другую отдал тебе, а третью прожил бы сам - как хочу. Но так как у меня всегда одна, то сейчас я, конечно, рад. А ты радоваться умеешь? - Егор, от полноты чувства, мог иногда взбежать повыше - где обитают слова красивые и пустые. - Умеешь, нет?

Шофер пожал плечами. Ничего не сказал.

- Э-э, тухлое твое дело, сынок, - не умеешь: кислую фигуру изобразил".

Вглядимся в этот эпизод попристальнее. Чему радуется Егор Прокудин? Конечно, воздуху, весне, свободе. Но самое главное - радуется он воле. Оттого и музыку включил. Свобода и воля по-русски - разные вещи. Свобода - значит "с волей Бога", воля - когда сам по себе. Сам себя и в тюрьму посадит, и жизнь свою "за други" отдаст, и проживет ее в радости. Свобода - это праздник. Праздника хочет Егорова душа, хотя в глубине себя чует, что за этот праздник следует крест принять. Если бы знал Егор стихи Максимилиана Волошина о России прочитал бы, быть может, шоферу:

Эх! Не выпить до дна нашей воли,

Не связать нас в единую цепь...

Широко наше Дикое Поле,

Глубока наша скифская степь.

Но о Волошине Егор, наверное, не слыхал, читает ему другие "тюремные" стихи, и вообще, как пишет Шукшин, взбегал он повыше только иногда, от полноты чувства. Повыше - это туда, где обитают слова красивые и пустые. Здесь мы имеем очень характерный поворот русской мысли, свидетельствующий о поистине трагической судьбе русского бытия. Для Прокудина (как, очевидно, и для Шукшина) наверху красиво и пусто, их радость здесь, на воле. Праздник, которого хочет грешная русская душа - это праздник земной полноты, а не небесного блаженства. Точнее говоря, русский человек изначально предпочитает молитву мытаря молитве фарисея, бессознательно соотнося ее в то же время с образом жизни как жертвы. Слишком высоко - слишком красиво - пусто - такой ряд выстраивает русский ум вслед за выбором воли. В этот ряд вмещается и отказ автора "Слова о полку Игореве" от красноглаголания "по завещанию Бояна", и ирония тургеневского Базарова - "не говори красиво", и многое другое. Обобщая, можно сказать, что русская духовность не приемлет чистой вертикали, (как на Востоке - в Индии, прежде всего), так и чистой горизонтали (Америка, вообще протестантско-буржуазная культура). Праздник русской души начинается при соединении Неба и Земли, страдания и радости и за этот свой вольный праздник она готова пожертвовать подчас Раем:

Если кликнет рать святая: