Камень на шее

    I
     Однажды, тихим вечером, на берегу морского залива очутились два человека.
     Один был художник Рюмин, другой - неизвестно кто.
     Рюмин, сидя на прибрежном камне, давно уже с беспокойством следил за поведением неизвестного человека, который то ходил нерешительными, заплетающимися ногами вдоль берега, то останавливался на одном месте и, шумно вздыхая, пристально смотрел в воду.
     Было заметно, что в душе неизвестного человека происходила тяжелая борьба...
     Наконец он махнул рукой, украдкой оглянулся на Рюмина и, сняв потертый, неуклюжий пиджак, - очевидно, с чужого плеча, - полез в воду, ежась и испуская отчаянные вздохи.
     - Эй! - закричал испуганно Рюмин, вскакивая на ноги. - Что вы там делаете?
     Незнакомец оглянулся, сделал рукой прощальный жест и сказал:
     - Не мешайте мне! Уж я так решил...
     - Что вы решили? Что вы делаете?!
     - Ослепли вы, что ли? Не видите - хочу утопиться...
     - Это безумие! Я не допущу вас до этого!..
     Неизвестный человек, балансируя руками, сделал нерешительный шаг вперед и воскликнул:
     - Все равно - нет мне в жизни счастья. Прощайте, незнакомец! Не поминайте лихом.
     Рюмин ахнул, выругался и бросился в воду. Вытащить самоубийцу не представляло труда, так как в том месте, где он стоял, было мелко - немного выше колен.
     - Безумец! - говорил Рюмин, таща неизвестного человека за шиворот.
     - Что вы задумали?! Это и грешно и глупо.
     Извлеченный на берег самоубийца сопротивлялся Рюмину лениво, без всякого одушевления. Брошенный сильной рукой художника на песок, он встал, отряхнулся и, потупившись, сунул художнику в руку свою мокрую ладонь.
     - Пампасов! - сказал он вежливо.
     - Каких пампасов? - изумленно спросил Рюмин.
     - Это я - Пампасов. Нужно же нам познакомиться.
     - Очень приятно, - все еще дрожа от напряжения, отвечал Рюмин. - Моя фамилия - Рюмин. Надеюсь, вы больше не повторите своей безрассудной попытки?
     Пампасов неожиданно схватился за голову и завопил:
     - Зачем вы меня спасли? Кто вас просил?! Пустите меня туда, в эти прозрачные зеленоватые волны... Я обрету там покой!..
     Рюмин дружески обхватил его за талию и сказал:
     - Ну, успокойтесь... Чего, в самом деле... Я уверен, все обойдется. Самое сильное горе, самое ужасное потрясение забываются...
     - Да у меня никакого потрясения и не было, - проворчал, уронив голову на руки, Пампасов.
     - Тогда чего же вы...
     - С голоду... С нужды... Со стыда перед людьми за это рубище, которое я принужден носить на плечах...
     - Только-то? - оживился Рюмин. - Да ведь это сущие пустяки! Этому горю можно помочь в десять минут! Вы будете одеты, накормлены и все такое.
     - Я милостыни не принимаю, - угрюмо проворчал Пампасов.
     - Какая же это милостыня? Заработаете - отдадите. Пойдем ко мне. Я здесь живу недалеко.
     Пампасов встал, стряхнул со своей мокрой грязной одежды песок, вздохнул и, спрятав голову в плечи, зашагал за своим спасителем.
     II
     Рюмин дал Пампасову новое платье, предоставил в его распоряжение диван в мастерской и вообще старался выказать ему самое деликатное внимание, будто чувствуя себя виноватым перед этим несчастным, затравленным судьбой неудачником, смотревшим с нескрываемым восхищением на сигары, куриные котлеты, вино, тонкого сукна пиджак и прочее, чем заботливо окружил его Рюмин.
     Пампасов жил у Рюмина уже несколько дней, и художник, принявший в бедняге самое искреннее, деятельное участие, рыскал по городу, отыскивая работу своему протеже. Так как Пампасов однажды в разговоре сказал: "Мы, братья-писатели", то Рюмин искал главным образом литературной работы...
     Через две недели такая работа нашлась в редакции небольшой ежедневной газеты.
     - Пампасов! - закричал с порога оживленный Рюмин, влетая в комнату. - Ликуйте! Нашел вам работу в газете!
     Пампасов медленно спустил ноги с дивана, на котором лежал, и, подняв на Рюмина глаза, пожал плечами.
     - Газета... Литературная работа... Ха-ха! Сегодня один редактор - работаешь. Завтра другой редактор - пошел вон! Сейчас газета существует - хорошо, а сейчас же ее закрыли... Я вижу, Рюмин, что вы хотите от меня избавиться...
     - Господи!.. - сконфуженно закричал Рюмин. - Что вы этакое говорите... Да живите себе, пожалуйста. Я думал, вам скучно - и искал что-нибудь...
     - Спасибо, - сказал Пампасов, тронутый. - Должен вам сказать, Рюмин, что труд - мое призвание, и я без какой-нибудь оживленной, лихорадочной работы как без воздуха. Эх! - Он размял свои широкие, мускулистые плечи и, одушевившись, воскликнул: - Эх! Такую силищу в себе чувствую, что кажется, весь мир бы перевернул... Труд! Какая в этом односложном слове мощь...
     Он опустил голову и задумался.
     - Так бы хотел пойти по своему любимому пути... Работать по призванию...
     - А какой ваш любимый путь? - несмело спросил Рюмин.
     - Мой? Педагогика. Сеять среди детей семена знания, пробуждать в них интерес к науке - какое это прекрасное, высокое призвание...
     III
     Однажды Рюмин писал картину, а Пампасов, по обыкновению, лежал на диване и читал книгу.
     - Дьявольски приходится работать, - сказал Рюмин, выпуская на палитру свежую краску. - Картины покупаются плохо, платят за них дешево, а писать как-нибудь, наспех, не хочется.
     - Да, вообще живопись... В сущности, это даже не труд, а так что-то. Самое святое, по-моему, труд!
     Рюмин ударил себя кулаком по лбу.
     - Совсем забыл! Нашел для вас целых два урока! И условия довольно невредные... Хотите?
     Пампасов саркастически засмеялся.
     - Невредные? Рублей по двадцати в месяц? Ха-ха! Возиться с маленькими идиотами, которым только с помощью хорошего удара кулаком и можно вдолбить в голову, что дважды два - четыре. Шлепать во всякую погоду ногами, как говорится, за семь верст киселя хлебать... Прекрасная идея, что и говорить.
     Изумленный Рюмин опустил палитру.
     - Да вы ведь сами говорили...
     - Рюмин! - страдальчески наморщив брови, сказал Пампасов. - Я вижу, я вам надоел, я вам в тягость. Конечно, вы вырвали меня из объятий смерти, и моя жизнь всецело в ваших руках... Ну, скажите... Может быть, пойти мне и положить свою голову под поезд или выброситься из этого окна на мостовую... Что же мне делать? В сущности, я ювелир и безумно люблю это благородное занятие... Но что делать? Где выход? Что, спрошу я, - есть у меня помещение, инструменты, золото и драгоценные камни, с которыми можно было бы открыть небольшое дело? Нет! Будь тысяч пятнадцать - двадцать... Пампасов шумно вздохнул, повалился навзничь и, подняв с полу книгу, погрузился в чтение...
     IV
     Рюмину опротивела своя собственная квартира и ее постоянный обитатель, переходивший от дивана к обеденному столу и обратно, чем вполне удовлетворялась его неугомонная жажда лихорадочного труда. Рюмин почти перестал курить сигары и пить вино, так как то и другое уничтожалось бывшим самоубийцей, а платье и ботинки изнашивались вдвое быстрее, потому что облекали два тела и четыре ноги - попеременно...
     Рюмин давно уже ухаживал за какой-то интересной вдовой, с которой познакомился на прогулке... Он был несколько раз у нее и приглашал ее к себе, рассчитывая на время ее визита услать куда-нибудь назойливого самоубийцу.
     Однажды, возвращаясь из магазина красок домой и войдя в переднюю, Pюмин услышал в мастерской голоса:
     - Но ведь я не к вам пришла, а к Николаю Петровичу! Отстаньте от меня.
     - Ну, один раз поцелуйте, что вам стоит!..
     - Вы говорите глупости! Я вас не знаю... И потом, если об этом узнает Николай Петрович...
     - Он? Он придет, уткнет нос в берлинскую лазурь, возьмет в зубы палитру и ухом не поведет. Это простак чрезвычайный! Миледи! Если вы дадите поцелуй - я его сейчас же отдам вам обратно. А?
     - Сумасшедший! Что вы... делаете?..
     Послышался тихий смех и звук сочного поцелуя.
     "Негодяй! - заскрежетал зубами Рюмин. - Ему мало моего платья, квартиры, еды и моих нервов... Он еще пользуется и моими женщинами!"
     Рюмин повернулся и ушел. Вернулся поздно вечером. Разбудил спавшего Пампасова и сурово сказал, смотря куда-то в сторону:
     - Эй! Вы видите, нос мой не уткнут в берлинскую лазурь и в зубах нет палитры. Завтра утром можете уходить от меня.
     - Зачем же вы меня спасли? - удивился Пампасов. - Сначала спасал, потом прогоняет. Очень мило, нечего сказать.
     Голова его упала на подушки, и через минуту послышалось ровное дыхание спящего человека.
     С ненавистью посмотрел Рюмин в лицо Пампасову, заскрипел зубами и злобно прошипел:
     - У, проклятый! Так бы и дал тебе по голове...
     V
     Утром Пампасов проснулся веселый, радостный, совершенно забыв о вчерашнем разговоре.
     - Встали? - приветствовал его стоявший перед картиной Рюмин. - Помните, что я вам вчера сказал? Можете убираться.
     Пампасов побледнел.
     - Вы... серьезно? Значит... вы опять толкаете меня в воду?
     - Пожалуйста! Пальцем не пошевелю, чтобы вытащить вас. Да вы и не будете топиться!..
     - Не буду? Посмотрим!
     Пампасов взглянул на мрачное, решительное лицо Рюмина, опустил голову и стал одеваться.
     - Прощайте, Рюмин! - торжественно сказал он. - Пусть кровь моя падет на вашу голову.
     - С удовольствием! Пойду еще смотреть, как это вы топиться будете.
     Вышли они вместе.
     На берегу залива виднелись редкие фигуры гуляющих. У самого берега Пампасов обернул к Рюмину решительное лицо и угрюмо спросил:
     - Так, по-вашему, в воду?
     - В воду.
     Рюмин хладнокровно отошел и сел поодаль на камень, делая вид, что не смотрит... А Пампасов принялся ходить нерешительными, заплетающимися ногами вдоль берега, изредка останавливаясь, смотря уныло в воду и шумно вздыхая. Наконец он махнул рукой, украдкой оглянулся на приближавшихся к нему двух гуляющих, снял пиджак и, нерешительно ежась, полез в воду.
     - Что он делает? - в ужасе воскликнул один из гуляющих... - Это безумие! Нельзя допустить его до этого.
     Со своего места Рюмин видел, как к Пампасову подбежал один из гуляющих, вошел по колено в воду и стал тащить самоубийцу на берег. Потом приблизился другой, все трое о чем-то заспорили... Кончилось тем, что двое неизвестных взяли под руки Пампасова и, в чем-то его увещевая, увели с собой.
     До Рюмина донеслись четыре слова:
     - Я милостыни не принимаю!..