Люди

    Иван Васильевич Сицилистов приподнялся на одном локте и прислушался...
    - Это к нам, - сказал он задремавшей уже жене. - Наконец-то!
    - Пойди, открой им. Намокши на дожде, тоже не очень приятно стоять на лестнице. Сицилистов вскочил и, полуодетый, быстро зашагал в переднюю. Открыв дверь, он выглянул на лестницу. Лицо его расплылось в широкую, радостную улыбку. - Ба, ба!! А я-то - позавчера ждал, вчера... Рад. Очень рад! Милости прошу к нашему шалашу. Вошедший впереди всех жандармский офицер зажмурился от света. Лицо его выражало самое искреннее недоумение. - Пардон!.. Но вы, вероятно... не поняли. Мы к вам с обыском! Хозяин залился смехом так, что закашлялся. - Оригинал... открыл Америку! Ведь не буду же я думать, что вы пришли со мной в преферанс перекинуться. Он весело захлопотал около пришедших. - Позвольте пальтецо... Вам трудно снять. Ишь, как оно намокло! Теперь я вам посвечу... Осторожнее: тут порог. Жандармский офицер и пристав недоумевающе переглянулись, и первый, потоптавшись, сказал нерешительно: - Разрешите приступить. Вот предписание. - Ни-ни-ни! И думать не могите! Из-под дождя, с измокшими ногами прямо за дело - этак не трудно и насморк схватить... А вот мы сейчас застрахуемся! А предписание ваше можете бабушке подарить: неужели порядочный человек не может верить порядочному человеку без предписания? Присядьте, господа! Виноват, ваше имя, отчество? Офицер пожал плечами, отнеся этот жест к улыбавшемуся уже в усы приставу, и сказал, стараясь придать своим словам леденящий тон: - Будучи официально уполномочен для производства обыска... Хозяин замахал на него руками... - Знаю, знаю!! Ах ты. Господи... Ну, неужели, обыск от вас уйдет? Разве же я не понимаю! Сам помогу! Но почему нам чуждаться хороших человеческих отношений?.. не правда ли, Никодим Иванович, кажется?! да? хе-хе! Узнал-с, узнал-с!! И никогда не догадаетесь - откуда?! На донышке фуражки вашей в передней прочел!! Ха-ха-ха!! Так вот... Лизочка! (Это моя жена... Превосходнейшая женщина!.. Я вас познакомлю.) Лизочка, дай нам чего-нибудь, - господам офицерам с дождя погреться!.. Ни-ни! Откажетесь - безумно меня обидите!! Из соседней комнаты вышла прехорошенькая молодая женщина. Приводя мимоходом в порядок пышные волосы, она улыбнулась и сказала, щуря заспанные еще глазки: - Отказать мужчине вы еще могли, но даме - фи! Это будет не по-джентльменски! Муж представил: - Моя жена Елизавета Григорьевна - Никодим Иваныч! Господин пристав... виноват, не имею чести... Пристав растерялся при виде вошедшей красавицы, что вскочил и, щелкнув каблуками, преувеличенно громко отрекомендовался: - Крутилов, Валериан Петрович! - Да что вы?! Очень рада. У меня сына одного Валей зовут. Лукерья! Явившейся кухарке она приказала: - Проведи понятых и городовых пока на кухню! Разогрей пирог, достань колбасы, огурцов... Водки там, кажется, есть с полчетверти... Одним словом, займись ими... А я похлопочу насчет их благородий! Улыбнувшись смотревшему на нее во все глаза приставу, она выпорхнула. Жандармский офицер, ошеломленный, открыл рот и начал: - Извините, но... За дверью послышался шум, возня, детские голоса, и в комнату ворвались два ликующих сорванца лет пяти-шести. - Обыск, обыск! У нас обыск! - подпевали они в такт прыжкам, таким тоном будто радовались принесенному пирожному. Один, топая босыми ножонками, подбежал к офицеру и ухватил его за палец. - Здравствуй! Покатай меня на ноге, так: гоп, гоп! Отец сокрушенно покачал головой. - Ах вы, экспроприаторы этакие! Вы уж извините их... Это их в Одессе у меня разбаловали. Обыски у меня бывали чуть не два раза в неделю... ну, для них и не было лучшего удовольствия. Подружились со всеми... Верите - шоколад стали им носить, игрушки... Видя, что мальчик тянется губками к его рыжим длинным усам, жандармский офицер нагнулся и поцеловал его. Другой сидел верхом на колене пристава и, рассматривая погоны, деловым тоном спрашивал: - Сколько у тебя звездочек? А сабля - вынимается? Я в Одессе сам вынимал - ей-Богу! Вошедшая с подносом, на котором стояли разноцветные бутылки и закуски, мать искусственно-строго заметила: - Сколько раз я тебе говорила, что божиться - дурная привычка! Он надоедает вам - спустите его на пол. - Ничего-с... Помилуйте! Тебя как зовут, крыса, а? - Митей. А тебя? Пристав рассмеялся. - Валей. Будем знакомы. Мать, улыбаясь гостям, наливала в рюмки коньяк и, подвигая офицеру икру, говорила: - Милости прошу. Согрейтесь! Нам так совестно, что из-за нас вы обеспокоили себя в эту дурную погоду. - Валя! Дай мне икры, - потребовал Митя, царапая пальцем пуговицу на сюртуке пристава. Через час жандармский офицер, подперев кулаком щеку, курил предложенную ему хозяином сигару и слушал. - Разногласие с меньшевиками, - объяснял хозяин, - происходит у нас, главным образом, из-за тактических вопросов... Затем, наше отношение к террору... Покачивая на руках уснувшего ребенка и стараясь не шуметь, пристав пытался сесть так, чтоб спящего не раздражал свет лампы. Городовой Харлампов муслил толстый палец и потом, хлопая картой по столу, говорил: - А вот мы вашего короля прихлопнем! Теперича - дворник - принц, а вы Лукерья Абрамовна - королевой будете. Вроде как бы английская Виктория. Хе-хе! Лукерья застенчиво улыбалась, наливая пиво в пустые стаканы. - Тоже ведь придумает эдакое... Уж сказано про вас - бюрократический режим.