На Кавказе

    Издревле русский наш Парнас
     Тянуло к незнакомым станам,
     И больше всех лишь ты, Кавказ,
     Звенел загадочным туманом.
     Здесь Пушкин в чувственном огне
     Слагал душой своей опальной:
     "Не пой, красавица, при мне
     Ты песен Грузии печальной".
     И Лермонтов, тоску леча,
     Нам рассказал про Азамата,
     Как он за лошадь Казбича
     Давал сестру заместо злата.
     За грусть и желчь в своем лице
     Кипенья желтых рек достоин,
     Он, как поэт и офицер,
     Был пулей друга успокоен.
     И Грибоедов здесь зарыт,
     Как наша дань персидской хмари,
     В подножии большой горы
     Он спит под плач зурны и тари.
     А ныне я в твою безгладь
     Пришел, не ведая причины:
     Родной ли прах здесь обрыдать
     Иль подсмотреть свой час кончины!
     Мне все равно! Я полон дум
     О них, ушедших и великих.
     Их исцелял гортанный шум
     Твоих долин и речек диких.
     Они бежали от врагов
     И от друзей сюда бежали,
     Чтоб только слышать звон шагов
     Да видеть с гор глухие дали.
     И я от тех же зол и бед
     Бежал, навек простясь с богемой,
     Зане созрел во мне поэт
     С большой эпическою темой.
     Мне мил стихов российский жар.
     Есть Маяковский, есть и кроме,
     Но он, их главный штабс-маляр,
     Поет о пробках в Моссельпроме.
     И Клюев, ладожский дьячок,
     Его стихи как телогрейка,
     Но я их вслух вчера прочел -
     И в клетке сдохла канарейка.
     Других уж нечего считать,
     Они под хладным солнцем зреют.
     Бумаги даже замарать
     И то, как надо, не умеют.
     Прости, Кавказ, что я о них
     Тебе промолвил ненароком,
     Ты научи мой русский стих
     Кизиловым струиться соком.
     Чтоб, воротясь опять в Москву,
     Я мог прекраснейшей поэмой
     Забыть ненужную тоску
     И не дружить вовек с богемой.
     И чтоб одно в моей стране
     Я мог твердить в свой час прощальный:
     "Не пой, красавица, при мне
     Ты песен Грузии печальной".
     <1924>