Нечаянный выстрел

    Нога была мертвая. Сразу была такой, с рожденья: тон-кая, искривленная... висела, как высохшая плеть. Только чуть шевелилась.
     До поры до времени Колька не придавал этому значения. Когда другие учились ходить на двух ногах, он научился на трех -- и все. Костыли не мешали. Он рос вместе с другими ребятами, лазил по чужим огородам, играл в бабки -- и как играл! -- отставит один костыль, обопрется на него левой ру-кой, нацелится -- бац! -- полдюжины бабок как век не было на кону.
     Но шли годы. Колька вырастал в красивого крепкого парня. Костыли стали мешать. Его одногодки провожали уже девчонок из клуба, а он шагал по переулку один, поскрипы-вая двумя своими постылыми спутниками.
     Внимательные умные глаза Кольки стали задумчивыми.
     Соседских ребят каждый год провожали в армию: то одного, то другого, то сразу нескольких... Провожали шумно. Колька обычно стоял в сенях своего дома и смотрел в щелочку. Ему тоже хотелось в армию.
     Один раз отец Кольки, Андрей Воронцов, колхозный ме-ханик, застал сына за таким занятием... Хотел незаметно пройти в дом, но Колька услышал шаги, обернулся.
     -- Ты чего тут? -- как бы мимоходом спросил отец.
     Колька покраснел.
     -- Так, -- сказал он.
     И пошел к своему верстачку (он чинил односельчанам часы -- выучился у одного заезжего че-ловека).
     А время шло.
     И случилось то, что случается со всеми: Колька полюбил.
     Через дорогу от них, в небольшом домике с писаными ставнями, жила горластая девушка Глашка. Колька видел ее из окна каждый день. С утра до вечера носилась быстроногая Глашка по двору: то в погреб пробежит, то гусей из ограды выгоняет, то ругается с соседкой из-за свиньи, которая за-бралась в огород и попортила грядки... Весь день только ее и слышно по всей окраинке.
     Однажды Колька смотрел на нее и ни с того ни с сего по-думал: "Вот... была бы не такая красивая... жениться бы на ней, и все". И с того времени думал о Глашке каждый день. Это стало мучить. Какая-то сила поднимала его из-за верс-тачка и выводила на крыльцо.
     -- Глашка! -- кричал он девушке. -- Когда замуж-то вый-дешь, телка такая?! Хоть бы гульнуть на твоей свадьбе!
     -- Не берет никто, Коля! -- отвечала словоохотливая Глашка. -- Я уж давно собралась!
     "Ишь ты... какая", -- думал Колька, и у него ласково тем-нели задумчивые серые глаза.
     А над деревней синим огнем горело июльское небо. В го-рячих струях воздуха мерещилась сказка и радость. В воды рек опрокидывались зори и тихо гасли. И тишина стояла но-чами... И сладко и больно сжимала грудь эта тишина.
     Летом Колька спал в сарайчике, одна стена которого вы-ходила на улицу.
     Однажды к этой стене прислонилась парочка. Кольку ткнуло в сердце -- он сразу почему-то узнал Глашку, хотя те, за стеной, долго сперва молчали. Потом он лежал и слушал их бессмысленный шепот и хихиканье. Он проклял в эту ночь свои костыли. Он плакал, уткнувшись в подушку. Он не мог больше так жить!
     Когда совсем рассвело, он пошел к фельдшеру на дом. Он знал его -- не один раз охотились и рыбачили вместе.
     -- Ты чего ни свет ни заря поднялся? -- спросил фельд-шер.
     Колька сел на крыльцо, потыкал концом костыля в землю...
     -- Капсюлей нету лишних? У меня все кончились.
     -- Капсюлей? Надо посмотреть. -- Фельдшер ушел в дом и через минуту вынес горстку капсюлей. -- На.
     Колька ссыпал капсюли в карман, закурил... Как-то странно внимательно, с кривой усмешкой посмотрел на фельдшера. Поднялся.
     -- Спасибо за капсюли.
     -- На здоровье. Сам бы поохотничал сейчас... -- вздохнул фельдшер и почесал лысину. -- Но... но отпуск только в ав-густе.
     Колька вышел за ворота, остановился. Долго стоял, глядя вдоль улицы.
     Повернулся и пошел обратно.
     -- На капсюли-то, -- сказал он фельдшеру. -- У меня своих хоть отбавляй.
     Фельдшер сделал брови "домиком":
     -- Что-то непонятно.
     Колька нахмурился.
     -- Посмотри ногу... хочу протез попробовать. Надоело так.
     -- А-а. -- Фельдшер глянул Кольке в глаза... и сам сму-тился. -- Давай ее сюда.
     Вместе долго рассматривали ногу
     -- Здесь чувствуешь?
     -- Чувствую.
     -- А здесь?
     -- Ну-ка еще... Чувствую.
     -- Пошевели. Еще. А теперь -- вбок. Подвигай, подвигай. Так. -- Фельдшер выпрямился. -- Вообще-то... я тебе так скажу: попробуй. Я затрудняюсь сейчас точно сказать, но попробовать можно. Ее придется отнять вот по этих пор. Пони-маешь?
     -- Понимаю,
     -- Попробуй. Сразу, может, конечно, не получится. При-дется поработать. Понимаешь?
     Колька пришел домой и стал собираться в дорогу -- в го-род, в больницу. Матери не сказал, зачем едет, а отца вызвал на улицу и объяснил:
     -- Поеду ногу отрублю.
     -- То есть как? -- Андрей вытаращил глаза.
     -- Протез хочу попробовать.
     Через неделю Кольке отпилили ногу. Осталась култышка в двадцать семь сантиметров.
     Когда рана малость поджила, он начал шевелить култыш-кой под одеялом -- тренировал.
     Приехал отец попроведать. Долго сидел около койки... Не смотрел на обрубок: какая-никакая, все-таки была нога. Теперь вовсе никакой.
     Потом Колька, не заезжая домой, отправился в Н-ск.
     Домой явился через полмесяца... С какой-то длинной штукой в мешке.
     Мать так и ахнула, увидев Кальку "без ноги". Колька за-смеялся...
     Развязал мешок и брякнул на пол сверкающий лаком протез.
     -- Вот... нога. Ноженция.
     Все с интересом стали разглядывать протез. А Колька стоял в сторонке и улыбался: он уже насмотрелся на него до-рогой.
     -- Блестит весь... Господи! -- сказала мать.
     Отец как механик забрал протез в руки и стал детально изучать.
     -- Добрая штука, -- заключил он. -- Не то что у деда Кузьмы -- деревяшка.
     Всем очень понравился протез. Все верили -- и Колька верил, -- что на таком-то протезе дурак пойдет. Уж очень добротно, точно, крепко, изящно он был сработан: весь так и сверкал лаком и всяческими пристежками и винтами.
     -- Когда попробуешь? -- спросил отец, взвешивая протез на руке.
     -- Подживет нога хорошенько -- попробую. Не велели торопиться.
     Стояла темная ночь. Далеко-далеко мерцали зарницы.
     Калька рано ушел в свой сарай. Лег и стал ждать.
     Стихло во всей деревне.
     Калька подождал еще немного, зажег лампу и стал наде-вать протез. Надел. Закурил... Курил и смотрел на протез.
     -- Ничего себе... ноженька. Хэх! -- Улыбнулся.
     Старательно погасил окурок. Встал. Его шатнуло в сторо-ну, как пьяного. Он удержался руками за спинку кровати. Постоял, шагнул здоровой ногой. А левую, с протезом, не мог сдвинуть. Стал падать. Опять схватился за кровать... под-тянул протезную ногу. Сердце сильно колотилось.
     -- Ничего. Придется, конечно, поработать, -- сказал сам себе.
     Еще одна попытка -- нет. Левая нога не шагала. Тогда Колька далеко шагнул правой и что было силы рванулся всем телом вперед, подтягивая левую. Упал. Долго лежал, вцепив-шись руками в землю. Левая нога не шагала. Нисколько. Да-же на полшажка.
     -- Ну ничего... Паразитка. С непривычки... -- Поднялся. Еще попытка. И еще. Нет.
     Колька устал.
     -- Перекурим это дело. -- Он говорил зло. Он уже не ве-рил в успех, но признаться в этом было страшно. Просто не-возможно. Нет! Как же?..
     Покурил и снова с остервенением стал пытаться пройти на протезе. И снова -- нет. Нет и нет.
     Колька матерно выругался и лег на кровать. Ему броси-лось в глаза ружье, висевшее на стенке, над кроватью... Он поднялся... И снова стал пробовать двигать левой ногой.
     -- Пойдешь, милая. Ну-ка... Оп-п! Паразитка! -- тихо ру-гался он.
     Натруженная култышка горела огнем, как сплошной на-рыв. Колька отстегнул протез и стал дуть на култышку. По-том, превозмогая боль, снова пристегнул протез.
     -- А сейчас?.. Ну-ка!.. Опять нет?
     Светало.
     -- Гадина, -- сказал Колька и лег на кровать. И закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Чья-то сальная, безобразная морда склонилась над ним и улыбнулась поганым ртом. Колька открыл глаза... -- Ах ты гадство, -- тихо повторил он. И снял со стенки ружье...
     Отец узнал о несчастье на другой день, к вечеру (он ездил в район насчет запасных частей). Ему сказали, когда он подъез-жал к дому. Он развернул коня и погнал в больницу.
     -- Сейчас лучше бы не надо, -- пояснил приезжий док-тор. -- Сейчас он...
     Отец отстранил доктора и пошел в палату.
     Колька лежал на спине весь забинтованный... Бледный, незнакомый какой-то -- как чужой. Он был совсем безна-дежный на вид. В палате пахло йодом.
     Отец вспотел от горя.
     -- Попросил бы меня -- я бы попал куда надо... Чтоб сразу уж... -- Голос отца подсекся... Он вытер со лба пот, сел на табуретку рядом с кроватью.
     Колька скосил на него глаза... Пошевелил губами...
     -- Болит? -- спросил отец.
     Колька прикрыл глаза: болит.
     -- Ээ... -- Отец поднялся и пошел из палаты.
     -- Вот как обстоит дело: все зависит от того, как сильно захочет жить он сам. Понимаете? Сам организм должен...
     Отец обезумел от горя: взял доктора за грудки:
     -- А ты для чего здесь? Организм!..
     -- Не нужно так. Отпустите. Мы сделаем все, что можно будет сделать.
     Отец отпустил доктора, хотел еще раз войти в палату, но перед самой дверью остановился, постоял... и пошел из боль-ницы. Он уже далеко отошел, потом вспомнил, что приехал сюда на лошади. Вернулся, сел на дрожки, подстегнул коня...
     Мать Кольки лежала в постели -- захворала с горя.
     -- Как он там? -- слабым голосом спросила она мужа, когда тот вошел в избу.
     -- Если помрет, тебе тоже несдобровать. Убью. Возьму топор и зарублю. -- Андрей был бледный и страшный в сво-ем отчаянии.
     Мать заплакала.
     -- Господи, Господи...
     -- Господи, Господи!.. Только и знаешь своего Господа! Одного ребенка не могла родить как следует... с двумя нога-ми! Я этому твоему Господу шею сейчас сверну -- Андрей снял с божницы икону Николая-угодника и трахнул ее об пол. -- Вот ему!.. Гад такой!
     -- Андрюша!.. Господи... Это из-за Глашки он. Полюби-лась она ему, змея подколодная... Был парень как парень, а тут как иглу съел.
     Андрей некоторое время тупо смотрел на жену.
     -- Какую Глашку?
     -- Какую Глашку!.. Одна у нас Глашка.
     Андрей повернулся и побежал к Глашке.
     -- Дядя Андрей, миленький!.. Да неужели из-за меня это он? А что делать-то теперь?
     -- Он поправится. -- Андрей шаркнул ладонью по ще-ке. -- Если бы ему сказать... кхе... он бы поправился. И за та-кого, мол, пойду... Врач говорит: сам захочет если... Соври ему. А?
     Глашка заплакала.
     -- Не могу я. Мне его до смерти самой жалко, а не могу. Другому сказала уж...
     Андрей поднялся:
     -- Ты только не реви... Моду взяли: чуть чего, так реветь сразу. Не можешь -- значит, не можешь. Чего плакать-то? Не говори никому, что я был у тебя. -- Андрей снова пошел в больницу
     Колька лежал в том же положении, смотрел в потолок, вытянув вдоль тела руки.
     -- Был сейчас дома... -- Андрей погладил жесткой ладонью тугой сгиб колена... поправил голенище сапога. -- К Глашке зашел по пути...
     Колька повел на отца удивленные глаза.
     -- Плачет она. Что же, говорит, он, дурак такой, не ска-зал мне ничего. Я бы, говорит, с радостью пошла за него...
     Колька слабо зарумянился в скулах... закрыл глаза и больше не открывал их.
     Отец сидел и ждал, долго ждал: не понимал, почему сын не хочет слушать.
     -- Сынок, -- позвал он.
     -- Не надо, -- одними губами сказал Колька. Глаз не от-крыл. -- Не ври, тятя... а то и так стыдно.
     Андрей поднялся и пошел из палаты, сгорбившись. Недалеко от больницы повстречал Глашку. Та бежала ему навстречу
     -- Скажу я ему, дядя Андрей... пусть! Скажу, что соглас-ная, -- пусть поправляется.
     -- Не надо, -- сказал Андрей. Хмуро посмотрел себе под ноги. -- Он так поправится. Врать будем -- хуже.
     Колька поправился.
     Через пару недель он уже сидел в кровати и ковырялся пинцетом в часах -- сосед по палате попросил посмотреть.
     В окна палаты в упор било яркое солнце. Августовский полдень вызванивал за окнами светлую тихую музыку жизни. Пахло мятой и крашеной жестью, догоряча нагретой солн-цем. В больничном дворе то и дело горланил одуревший от жары петух.
     -- Не зря он так орет, -- сказал кто-то. -- Курица ему из-менила. Я сам видел: подошел красный петух, взял ее под крылышко и увел.
     -- А этот куда смотрел, который орет сейчас?
     -- Этот?.. Он в командировке был -- в соседней ограде.
     Колька тихонько хохотал, уткнувшись в подушку. Когда его кто-нибудь спрашивал, как это с ним получи-лось, Колька густо краснел и отвечал неохотно:
     -- Нечаянно. -- И склонялся к часам.
     Отец каждый день приходил в больницу... Подолгу сидел на табуретке, около кровати. Смотрел, как сын ковыряется в часах.
     -- Как там, дома? -- спрашивал Колька.
     -- Ничего. В порядке. Потеряешь колесико-то... -- Отец с трудом ловил на одеяле крошечное колесико и подавал сыну.
     -- Это маятник называется.
     -- До чего же махонькое! Как только ухитряются делать такие?
     -- Делают. На заводе все делают.
     -- Меня, например, хоть убей, ни в жизнь не сделал бы такое.
     Колька улыбался:
     -- То ты. А там умеют.
     Андрей тоже улыбался... гладил ладонью колено и говорил:
     -- Да... там -- конечно... Там умеют. Там все умеют.