Почему такое имя?

    Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.
     - Далеко до моста, - сказал Тимка. - Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезёт.
     - Попадёт, если дома узнают, - засомневался Тоник.
     Римма презрительно вытянула губы:
     - Мне не попадёт.
     - Он всегда боится: "Нельзя, не разрешают..." Петька и тот не боится никогда, - проворчал Тимка. - Пойдёшь?
     Тоник пошёл. Уж если маленький Петька, сосед Тоника, не боится, то ничего не поделаешь.
     Обходя штабеля мокрого леса и перевёрнутые лодки, они выбрались к воде. Было начало лета, река разлилась и кое-где подошла вплотную к домам, подмывала заборы. Коричневая от размытого песка и глины, она несла брёвна и обрывки плотов.
     По середине реки двигалась моторка.
     - Везёт нам, - сказал Тимка. - Вон Мухин едет. Я его знаю.
     - Какой Мухин? Инструктор ДОСААФ? - поинтересовалась Римка.
     - Ага. Его брат в нашем классе учится.
     Они хором несколько раз позвали Мухина, прежде чем он помахал кепкой и повернул к берегу.
     - Как жизнь, рыжие? - приветствовал ребят Мухин. - На ту сторону?
     Рыжей была только Римка.
     - Сами-то вы красивый? - язвительно спросила она.
     - А как же! Поехали.
     - Женя, дай маленько порулить, - начал просить Тимка. - Ну, дай, Жень!
     - На брёвна не посади нас, - предупредил Мухин.
     Тимка заулыбался и стиснул в ладонях рукоятку руля. Всё было хорошо. Через несколько минут Тимка развернул лодку против течения и повёл её вдоль плотов, которые тянулись с правого берега.
     - Ставь к волне! - закричал вдруг Мухин.
     Отбрасывая крутые гребни, мимо проходил буксирный катер. Тимка растерялся. Он рванул руль, но не в ту сторону. Лодка ударилась носом о плот. Тоник ничего не успел сообразить. Он сидел впереди и сразу вылетел на плот. Скорость была большой, и Тоник проехал поперёк плота, как по громадному ксилофону, пересчитав локтями и коленками каждое брёвнышко.
     Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:
     - Стукнулся, пацан? Ну, садись!
     - Ладно, мы отсюда доберёмся, - сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка.
     Тоник сидел на брёвнах и всхлипывал. Боль была такая, что он даже не сдерживал слёз.
     - Разнюнился, ребёночек, - вдруг разозлился Тимка. - Подумаешь, локоть расцарапал.
     - Тебе бы так, - заступилась Римка. - Рулевой "Сено-солома"...
     - А он хуже девчонки... То-о-нечка, - противно запел Тимка.
     Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белёсые брови уползали на лоб, губы оттопыривались... Так бы и треснул его.
     Тоник повернулся, хромая, перешёл на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.
     В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И всё же мама сразу спросила:
     - Что случилось, Тоничек?
     - Ничего, - буркнул он.
     - Я знаю, - сказал папа, не отрываясь от газеты. - Он подрался с Тимофеем.
     Мама покачала головой:
     - Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем... - она коротко вздохнула, - без матери растёт мальчик. Присмотра почти никакого...
     Тоник раздвинул листья фикуса, сел на подоконник и свесил на улицу ноги. В горле у него снова запершило.
     - Тимка никогда не дерётся.
     Папа отложил газету и полез в карман за папиросой.
     - Так что же произошло?
     - А вот то... Придумали такое имя, что на улице не покажешься. То-о-нечка. Как у девчонки.
     - Хорошее имя. Ан-тон.
     - Чего хорошего?
     - А чего плохого? - Папа отложил незажжёную папиросу и задумчиво произнёс: - Это имя не так просто придумано. Тут, дружище, целая история.
     - Мне не легче, - сказал Тоник, но всё-таки обернулся и поглядел украдкой сквозь листья: собирается ли папа рассказывать?
     Вот эта история.
     Тогда папа учился в институте, и звали его не Сергеем Васильевичем, а Сергеем, Серёжей, и даже Серёжкой. После второго курса он вместе с товарищами поехал в Красноярский край убирать хлеб на целине.
     Папа, то есть Сергей, жил вместе с десятью товарищами в глинобитной мазанке, одиноко белевшей на пологом склоне. Рядам с мазанкой были построены два крытых соломой навеса. Всё это называлось: "Полевой стан Кара-Сук".
     Больше кругом ничего не было. Только степь и горы. На горах по утрам лежали серые косматые облака, а в степи стояли среди колючей травы горячие от солнца каменные идолы и странные синие ромашки. Среди жёлтых полей ярко зеленели квадраты хакасских курганов. В светлом небе кружили коршуны. Их распластанные тени скользили по горным склонам.
     По ночам ярко горели звёзды.
     Но однажды из-за горы, похожей на двугорбого верблюда, прилетел сырой ветер, и звёзды скрылись за глухими низкими облаками.
     В эту ночь Сергей возвращался с соседнего стана. Он ходил туда с поручением бригадира и мог бы там заночевать, но не стал. Утром к ним на ток должны были прийти первые машины с зерном, и Сергей не хотел опаздывать к началу работы.
     Он шагал прямиком по степи. Пока совсем не стемнело, Сергей видел знакомые очертания гор и не боялся сбиться с пути. Но сумерки сгущались, и горизонт растаял. А скоро вообще ничего не стало видно, даже свою вытянутую руку. И не было звёзд. Только низко над землёй в маленьком разрыве туч висела едва заметная хвостатая комета. Но Сергей увидел комету впервые и не мог узнать по ней направление.
     Потом исчезла и комета. Глухая тёмная ночь навалилась, как тяжёлая чёрная вата. Ветер, который летел с северо-запада, не смог победить эту плотную темноту, ослабел и лёг спать в сухой траве.
     Сергей шёл и думал, что заблудиться ночью в степи в сто раз хуже, чем в лесу. В лесу даже на ощупь можно отыскать мох на стволе или наткнуться на муравейник и узнать, где север и юг. А здесь темно и пусто. И тишина. Слышно лишь, как головки каких-то цветов щёлкают по голенищам сапог.
     Сергей поднялся на невысокий холм и хотел идти дальше, но вдруг увидел с стороне маленький огонёк. Он горел неподвижно, словно где-то далеко светилось окошко. Сергей повернул на свет. Он думал, что придётся ещё много шагать, но через сотню метров подошёл к низкой глинобитной мазанке. Огонёк был не светом далёкого окошка, а пламенем керосиновой лампочки. Она стояла на плоской крыше мазанки, бросая вокруг жёлтый рассеянный свет.
     Дверь была заперта. Сергей постучал в оконце и через несколько секунд услышал топот босых ног. Звякнул крючок и скрипнули старые шарниры. Мальчик лет десяти или одиннадцати, в большом, до колен, ватнике, взглянул снизу вверх на Сергея.
     - Заблудились?
     - Мне надо на полевой стан Кара-Сук, - сказал Сергей.
     - У Княжьего кургана? Это правее, километра три отсюда. А вы не здешний?
     - Будь я здешний, разве бы я заблудился? - раздражённо заметил Сергей.
     - Случается... - Мальчик переступил с ноги на ногу и неожиданно спросил:
     - Есть хотите?
     - Хочу.
     Мальчик скрылся за скрипучей дверью и сразу вернулся с большим куском хлеба и кружкой молока.
     - Там совсем темно, - объяснил он, кивая на дверь. - Лучше здесь поесть.
     - Ты, что же, один здесь?
     - Не... Я с дедом. У нас отара здесь. Совхозные овцы.
     - Значит, пастухи?
     - Дед мой пастух, а я так... Я на лето к нему приехал. Из Абакана.
     Сергей сел в траву, прислонился спиной к стене хибарки и принялся за еду. Мальчик сел рядом.
     - Джек, иди сюда! - негромко крикнул он и свистнул. Откуда-то из темноты появился большой лохматый пёс. Он обнюхал сапоги Сергея, лёг и стал стучать по земле хвостом.
     - А зачем у вас лампа на крыше горит? - спросил Сергей, прожёвывая хлеб.
     - Да так, на всякий случай. Вдруг заплутает кто... А в степи ни огонька.
     - Спасибо, - сказал Сергей, протягивая кружку.
     - Может, ещё хотите?
     - Не надо...
     Сергей не стал объяснять, что сказал спасибо не за еду, а за огонёк, который избавил его от ночных блужданий.
     Мальчик позвал Сергея в мазанку, но тот не пошёл. Ночь была тёплой, да и спать не хотелось. Мальчик отнёс кружку и вернулся.
     Они долго сидели молча. Лампа бросала вокруг мазанки кольцо рассеянного света, но мальчик и Сергей оставались в тени, под стеной.
     - Ты каждую ночь зажигаешь свой маяк? - спросил Сергей.
     - Каждую... Только дед сердится, что я керосин зря жгу. Я теперь стал рано-рано вставать, чтобы успеть погасить. Дед проснётся, а лампа уже на лавке...
     Мальчик негромко засмеялся, и Сергей тоже улыбнулся.
     - Сердитый дед?
     - Да нет, он хороший... Он с белогвардейцами воевал, конником был. У него орден Красного Знамени есть.
     - А что же он керосин жалеет?
     Мальчик не расслышал, и снова наступила тишина.
     - Не скучно здесь? - спросил Сергей, чтобы разбить молчание.
     - Бывает, что скучно. Это, если дождь. А так интересно, тут горы, балки. В балках ручьи чистые-чистые. И шиповник цветёт... - Мальчик нерешительно повернулся к Сергею, но не увидел лица. - А вечером делается тихо-тихо. И нет никого кругом. Спускаешься в долину и думаешь: а вдруг там что-нибудь удивительное... Смотришь, ничего нет. Только месяц над горой. Смешно?
     - Нет, - сказал Сергей, и подумал, что ночью почему-то люди гораздо легче открывают свои тайны.
     Сергей неожиданно задремал. Когда он проснулся, то увидел, что ночь посветлела. Снова проступили очертания гор, начинался синий рассвет.
     Мальчик спал, завернувшись в телогрейку. Он сразу проснулся, как только Сергей поднялся на ноги.
     - Эй, внук, - донёсся вдруг из мазанки стариковский голос, - лампу задул? А то я сегодня рано встаю.
     Мальчик вскочил. Сергей весело рассмеялся и протянул ему руку.
     - Мне пора... Спасибо за огонёк, товарищ.
     Мальчик смущённо подал маленькую ладонь и покосился на лампу. Она всё ещё горела неподвижным жёлтым огнём.
     - Как тебя зовут? - спросил Сергей.
     - Антон.
     - Ну, будь здоров...
     Сергей пришёл на свой стан, когда первые лучи уже пробивались между облаками и каменистой грядой. В это же время подъехал на мохнатой лошадке хакас-почтальон.
     Телеграмма есть! - крикнул он. - Кто товарищ Калунов?
     - Калинов, - сказал Сергей, и побледнел. - Это я.
     Он рванул телеграмму и почитал первый раз быстро и тревожно, второй - медленно и с улыбкой. В телеграмме говорилось, что жена Сергея родила сына. Она спрашивала, какое дать ему имя.
     - Дай коня! - закричал Сергей. - Пожалуйста, дай. Съезжу на телеграф!
     - Что ты! - воскликнул почтальон. - Не могу. Ответ пиши.
     И Сергей торопливо начал писать: "Поздравляю сыном Антоном родная..."
     Так появился на свете ещё один Антон.
     - А что дальше? - спросил Тоник.
     - Всё. Конец.
     Тоник, не оборачиваясь, пожал плечами и протянул:
     - Ну-у... Я думал, что-нибудь интересное.
     - Что поделаешь... - сказал папа.
     Тоник молчал. Он приклонил голову к нагретому солнцем косяку и крепко зажмурил глаза. Ему хотелось представить, какая бывает темнота в степи, когда опускается августовская ночь.
     И ещё Тонику вдруг стало обидно, что ему никогда не приходилось зажечь огонёк, который бы помог кому-нибудь.
     Когда стемнело, он украдкой взял свой фонарик и вышел на улицу. В переулке горела на столбе лампочка и светились окна. За рекой переливалась целая тысяча огней. Красные и зелёные огни горел у причалов, где стояли буксиры, катера и самоходки. Далёкий самолёт пронёс над городом три цветные сигнальные лампочки... У каждого был свой огонёк, и никому, видно, не нужен был фонарик мальчишки.
     И вдруг сразу исчезли все огоньки, потому что глаза Тоника закрыли чьи-то маленькие тёплые ладони. Тоник мотнул головой и сердито обернулся. Рядом стояли Римка и маленький Петька, и в руках у Римки был небольшой узелок.
     - А мы картошку печь будем, - сказал Петька. Тоник толкнул ногой с обрыва обломок кирпича и слушал, как он, падая, шуршит в бурьяне.
     - Ну и пеките, - ответил Тоник.
     - Антон-горемыка, - вздохнула Римка. - Ты, что, сильно тогда брякнулся, да?
     - Тебе бы так, - сказал Тоник.
     Римка покачала узелком.
     - Мы на костре будем картошку печь. Из сухой травы огонь разведём.
     - Из травы! Там щепки есть на берегу...
     - А тебя отпустят? - спросила Римка.
     - Маленький я, что ли...
     Они уже стали спускаться по тропинке, когда Тоник всё-таки решил спросить:
     - А он чего не пошёл?
     - Тимка-то? Дома его нет, - объяснил Петька.
     - Мы проходили мимо, - сказал Римка, - да у него в окне темно. Может, спит уже.
     - Ну и что же, что темно, - пробормотал Тоник. Он подумал, что, наверное, Тимка лежит на кровати и смотрит в синее окно на далёкие заречные огоньки. Всё-таки плохо, если поссоришься, да ещё зря.
     - Может, он и дома, - вздохнула Римка. - Вы не помирились, да?
     - Мириться ещё... - сказал Тоник. Он остановился, подумал немного и полез наверх.
     Скоро все трое были у Тимкиного дома.
     - Постучи в окно, - велел Тоник Петьке.
     - Ну да, - сказал Петька. - Лезьте сами. Там крапива в палисаднике во какая.
     Тогда Тоник вытащил из кармана фонарик. Он включил его и так повернул стекло, что свет падал узким лучом. Тоник направил луч в окошко и стал нажимать кнопку: три вспышки и перерыв, три вспышки и перерыв...
     Свет жёлтым кружком ложится на занавеску за стеклом и золотил листья герани на подоконнике.
     И вот, наконец, ярко вспыхнуло в ответ Тимкино окно.