Волокита

    Недавно один уважаемый товарищ, Кульков Федор Алексеевич, изобрел способ против бюрократизма.
     Вот государственная башка-то!
     А способ до того действительный, до того дешевый, что надо бы за границей патент взять, да, к глубокому сожалению, Федор Алексеевич Кульков не может сейчас за границу выехать -- сидит, сердечный друг, за свой опыт. Нет пророка в отечестве своем.
     А против бюрократизма Федор Кульков такой острый способ придумал.
     Кульков, видите ли, в одну многоуважаемую канцелярию ходил очень часто. По одному своему делу. И не то он месяц ходил, не то два. Ежедневно. И все никаких результатов. То есть не обращают на него внимания бюрократы, хоть плачь. Не отыскивают ему его дела. То в разные этажи посылают. То "завтраками" кормят, то просто в ответ грубо сморкаются.
     Конечно, ихнее дело тоже хамское. К ним, бюрократам, тоже на день, может,
     по сто человек с глупыми вопросами лезет. Тут поневоле нервная грубость образуется.
     А только Кульков не мог входить в эти интимные подробности и ждать больше.
     Он думает:
     "Ежели сегодня дела не окончу, то определенно худо. Затаскают еще свыше месяца.
     Сейчас,-- думает,-- возьму кого-нибудь из канцелярского персонала и смажу слегка по морде Может, после этого факта обратят на меня благосклонное внимание и дадут делу ход".
     Заходит Федор Кульков на всякий случай в самый нижний, подвальный этаж, -- мол, если кидать из окна будут, чтоб не шибко разбиться. Ходит по комнатам.
     И вдруг видит такую возмутительную сцену. Сидит у стола на венском стуле какой то средних лет бюрократ. Воротничок чистый. Галстук. Манжетки. Сидит и абсолютно ничего не делает. Больше того, сидит, развалившись на стуле, губами немножко свистит и ногой мотает.
     Это последнее просто вывело из себя Федора Кулькова.
     "Как,-- думает,-- государственный аппарат, кругом портреты висят, книги лежат, столы стоят, и тут наряду с этим мотанье ногой и свист -- форменное оскорбление!"
     Федор Кульков очень долго глядел на бюрократа-- возбуждался. После подошел, развернулся и дал, конечно, слегка наотмашь в морду.
     Свалился, конечно, бюрократ со своего венского стула.
     И ногой перестал мотать. Только орет остро.
     Тут бюрократы, ясное дело, сбежались со всех сторон --держать Кулькова, чтоб не ушел.
     Битый говорит:
     -- Я,-- говорит,-- по делу пришедши, с утра сижу. А ежели еще натощак меня по морде хлопать начнут в государственном аппарате, то покорнейше благодарю, не надо, обойдемся без этих фактов.
     Федор Кульков то есть до чрезвычайности удивился.
     -- Я,-- говорит,-- прямо, товарищи, не знал, что это посетитель пришедши, я думал, просто бюрократ сидит. Я бы его не стал стегать.
     Начальники орут:
     -- Отыскать, туды--сюды, кульковское дело! Битый говорит:
     -- Позвольте, пущай тогда и на меня обратят внимание. Почему же такая
     привилегия бьющему? Пущай и мое дело разыщут. Фамилия Обрезкин.
     -- Отыскать, туды--сюды, и обрезкино дело! Побитый, конечно, отчаянно
     благодарит Кулькова, ручки ему жмет:
     -- Морда,-- говорит,-- дело наживное, а тут по гроб жизни вам благодарен за содействие против волокиты.
     Тут быстрым темпом составляют протокол, и в это время кульковское дело
     приносят. Приносят его дело, становят на нем резолюцию и дают совершенно
     законный ход.
     Битому же отвечают:
     -- Вы,-- говорят,-- молодой человек, скорей всего ошиблись учреждением.
     Вам,-- говорят,-- скорей всего в собес нужно, а вы,-- говорят,-- вон куда
     пришедши.
     Битый говорит:
     -- Позвольте же, товарищи! За что же меня, в крайнем случае, тогда по
     морде били? Пущай хоть справку дадут: мол, такого-то числа, действительно,
     товарищу Обрезкину набили морду.
     Справку Обрезкину отказали дать, и тогда, конечно, он полез к Федору Кулькову драться. Однако его вывели, и на этом дело заглохло.
     Самого же Кулькова посадили на две недели, но зато дело его благоприятно и
     быстро кончилось без всякой волокиты.