Какую проблему можно поставить по данному тексту (егэ по русскому) Из коридора меня манит Игорь Павлович. – М-можно, – мнется он, – с вами поговорить? – Если бы я была врачом, он прибавил бы слово «доктор», но учителей зовут п...

Какую проблему можно поставить по данному тексту (егэ по русскому) Из коридора меня манит Игорь Павлович. – М-можно, – мнется он, – с вами поговорить? – Если бы я была врачом, он прибавил бы слово «доктор», но учителей зовут по имени-отчеству испокон веков, а Игорь Павлович не хочет назвать мое имя, и в конце фразы повисает пустота. – Поговорить? – повторяет он неловко, и я пожимаю плечами: отчего нет? Мы проходим в спальню, отделанную под старину. Шторы с золотыми цветами, взблескивает лак многостворчатого гардероба, мерцает зеркало в бронзовом овале. Игорь Павлович предлагает мне кресло, а сам стоит. Вновь никак не называет меня. – Видите ли, какое дело. – Он дергает коленом, точно хочет подпрыгнуть, и я оглядываю его снизу вверх. Аллочка права, он очень большой и, видимо, очень сильный. Такими всегда видятся отцы любящим детям. Большой, сильный, а тут еще и красивый. Настоящий отец. – Мы взрослые люди, – решается наконец настоящий отец, – вы учитель, и это значит почти врач. А перед врачами у больных нет тайн. – Вы больны? – спрашиваю я с тревогой. – Абсолютно здоров. И жена тоже, – отвечает он на мой взгляд. – Это в переносном смысле. Итак, думаю я, большой человек, руководитель конструкторского бюро на крупном заводе, привыкший командовать другими, начинает блеять, точно барашек. Пора ему помочь. – Итак? – спрашиваю я довольно резко. – У нас нет детей, понимаете? – говорит проникновенным голосом Игорь Павлович. – И мы хотели удочерить Аллочку. Но теперь… Подумали, посмотрели и решили отказаться. – Никто не просил удочерять Аллу, – говорю я Игорю Павловичу, – и вы зря ей сказали об этом. – В этом наша ошибка, спасибо, что поняли! – Он уже ободрился. – Ошибки следует исправлять, – говорю я, стараясь быть спокойней. – Алла привязалась к нам, – задумчиво произносит умный человек, похожий на князя Игоря. – А исправление невозможно. Надо сразу. Одним рывком. Он нервно прохаживается передо мной. – Конечно, – признается неожиданно, – это непростительный порыв. Думали, сможем. А не смогли. Не рассчитали свои силы. Если хотите, привычка к покою оказалась сильнее интереса, – с трудом добавил, – к чужому ребенку. А теперь судите, вы будете правы. Он молчит, стоя ко мне спиной у окна. Я тоже молчу. Искренность всегда обезоруживает. – Не зря есть поговорка, – негромко произносит Игорь Павлович. – Благими намерениями вымощена дорога в ад. Я даже вздрагиваю. Как? Благими намерениями вымощена дорога в ад? Да! Да! Меня начинает знобить. – А теперь, – говорю я, – помогите мне. Я стремительно выхожу в гостиную. Можно бы и спокойнее, но сил нет. – Алла! – говорю я. – Игорь Павлович и Агнесса – надо же какое слащавое имя! – Даниловна сейчас уезжают за город к своим друзьям. – Я поеду с ними! – беззаботно отвечает Аллочка. – Нет, – говорю я холодно-непреклонным голосом, – это невозможно, потому что там собирается исключительно взрослая компания, верно, Агнесса Даниловна? – Я гляжу в зеленоватые глаза, и они, точно камушки, начинают перекатываться. – Верно, – послушно отвечает Агнесса Даниловна. Еще бы не послушно! В моем голосе столько подтекста, что лучше для нее во всем мне поддакивать. Потерпеть. Еще минуточку, и я исчезну.– Аллочка! Поторопись! – командую я, но Аллочка начинает плакать. Час назад я бросилась бы ее целовать, как я всегда делала, когда было плохо моим птенцам. Но сейчас у меня не выходило. Не получалось. Аллочка была не права, хотя не сознавала этого. Она цеплялась за то, что ей не нужно. И я не могла жалеть ее. – Аллочка! – одернула я строго. – Аллочка! Всхлипывая, но веря, что это ненадолго, Алла надела шубку, рыжую пушистую шапку, уютную и теплую, и я даже прикрыла глаза: так противны были мне и эта шапка, и эта шубка, и все эти тряпки, которыми двое взрослых – так уж получалось! – откупались от Аллочки. Будьте вы прокляты с вашим благополучием, с вашими пятью сотнями на двоих, с вашим чистосердечным раскаянием!