Описать рисунок лесное эхо

А где рисунок?Мне было тогда лет пять или шесть. Мы жили в деревне.Однажды мама пошла в лес за земляникой и взяла меня с собой. Земляники в тот год уродилось очень много. Она росла прямо за деревней, на старой лесной вырубке.Как сейчас, помню я этот день, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. День был по-летнему солнечный, жаркий. Но только мы подошли к лесу, вдруг набежала синяя тучка, и из неё посыпался частый крупный дождь. А солнце всё продолжало светить. Дождевые капли падали на землю, тяжело шлёпались о листья. Они повисали на траве, на ветвях кустов и деревьев, и в каждой капле отражалось, играло солнце.Не успели мы с мамой стать под дерево, как солнечный дождик уже кончился.— Погляди-ка, Юра, как красиво, — сказала мама, выходя из-под веток.Я взглянул. Через всё небо разноцветной дугой протянулась радуга. Один её конец упирался в нашу деревню, а другой уходил далеко в заречные луга.— Ух, здорово! — сказал я. — Прямо как мост. Вот бы по нему пробежаться!— Ты лучше по земле бегай, — засмеялась мама, и мы пошли в лес собирать землянику.Мы бродили по полянам возле кочек и пней и всюду находили крупные спелые ягоды.От нагретой солнцем земли после дождя шёл лёгкий пар. В воздухе пахло цветами, мёдом и земляникой. Потянешь носом этот чудесный запах — будто какой-то душистый, сладкий напиток глотнёшь. А чтобы это ещё больше походило на правду, я срывал землянику и клал её не в корзиночку, а прямо в рот.Я бегал по кустам, стряхивая с них последние дождевые капли. Мама бродила тут же неподалёку, и поэтому мне было вовсе не страшно заблудиться в лесу.Большая жёлтая бабочка пролетела над полянкой. Я схватил с головы кепку и помчался за ней. Но бабочка то спускалась к самой траве, то поднималась вверх. Я гонялся, гонялся за ней, да так и не поймал — улетела куда-то в лес.Совсем запыхавшись, я остановился и огляделся кругом. «А где же мама?» Её нигде не было видно.— Ау! — закричал я, как, бывало, кричал возле дома, играя в прятки.И вдруг откуда-то издали, из глубины леса, послышалось ответное: «Ау!»Я даже вздрогнул. Неужели я так далеко убежал от мамы? Где она? Как же её найти? Весь лес, прежде такой весёлый, теперь показался мне таинственным, страшным.— Мама!.. Мама!.. — что было сил завопил я, уже готовый расплакаться.«А-ма-ма-ма-ма-а-а-а!» — будто передразнил меня кто-то вдали. И в ту же секунду из-за соседних кустов выбежала мама.— Что ты кричишь? Что случилось? — испуганно спросила она.— Я думал, ты далеко! — сразу успокоившись, ответил я. — Там в лесу кто-то дразнится.— Кто дразнится? — не поняла мама.— Не знаю. Я кричу — и он тоже. Вот послушай! — И я опять, но уже храбро крикнул: — Ау! Ау!«Ау! Ау! Ау!» — отозвалось из лесной дали.— Да ведь это эхо! — сказала мама.— Эхо? А что оно там делает?— Ничего не делает. Твой же голос отдаётся в лесу, а тебе кажется, что кто-то тебе отвечает.Я недоверчиво слушал маму: «Как же это так? Мой же голос — и мне отвечает, да ещё когда я уже сам молчу!»Я опять попробовал крикнуть:— Иди сюда!«Сюда-а-а-а!» — откликнулось в лесу.— Мама, а может, там всё-таки кто-нибудь дразнится? — нерешительно спросил я. — Пойдём-ка посмотрим.— Вот глупый какой! — засмеялась мама. — Ну пойдём, если хочешь, только никого мы с тобой не найдём.Я взял маму на всякий случай за руку: «Кто его знает, что это за эхо!», и мы пошли по дорожке в глубь леса. Изредка я покрикивал:— Ты здесь?«Зде-е-е-сь!» — отвечало впереди.Мы перебрались через лесной овраг и вышли в светлый берёзовый лесок. Тут было совсем не страшно.Я отпустил мамину руку и побежал вперёд.И вдруг я увидел «эхо». Оно сидело на пеньке спиной ко мне. Всё серое, в серой лохматой шапке, как леший с картинки из сказок. Я вскрикнул и бросился назад к маме:— Мама, мама, вон эхо на пеньке сидит!— Что ты всё глупости говоришь! — рассердилась мама.Она взяла меня за руку и храбро пошла вперёд.— А оно нас не тронет? — спрашивал я.— Не дури, пожалуйста, — ответила мама.Мы вышли на полянку.— Вон, вон! — зашептал я.— Да это же дедушка Кузьма коров пасёт!Услышав мамин голос, «эхо» обернулось, и я увидел знакомую белую бороду, усы и брови, тоже белые, как из ваты, будто их нарочно приклеили к загорелому, сморщенному, как печёное яблоко, лицу.— Дедушка, а я думал, ты — эхо! — закричал я, подбегая к старику.— Эхо? — удивился тот, опуская деревянную дудочку — жалейку, которую он выстругивал ножом. — Эхо — это, милый, не человек. Это лесной голос.