Рассказ Хлестакова о петербургской жизни в 3 действиях как одна из кульминационных сцен комедии Н.В Гоголя "Ревизор"

Третье действие комедии Николая Васильевича Гоголя «Ре­визор» развертывается в доме городничего, куда Хлестакова привозят после завтрака в богоугодном заведении, руководи­мом Артемием Филипповичем Земляникой. Подгулявший Хлестаков находится в прекрасном расположении духа; зна­комство с дамами в лице жены городничего Анны Андреевны и дочери Марьи Антоновны еще больше настраивают его на игривый лад и вызывают желание пустить им пыль в глаза. В таком настроении он начинает рассказ о своей петербургс­кой жизни. Присутствующие чиновники во главе с городничим слушают его с затаенным трепетом. Чтобы прояснить суть характера Хлестакова и его поведе­ния в этой одной из кульминационных сцен комедии, следует вначале обратиться к авторским «Замечаниям для господ акте­ров». Гоголь указывает, что этот персонаж «…несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и дей­ствует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отры­виста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно». Монологи Хлестакова в третьем действии полностью соот­ветствуют этому предуведомлению. Начинает он с описания своей служебной деятельности, пока лишь в незначительной степени ее приукрашивая: «Эх, Петербург! что за жизнь, пра­во! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты за­хожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!»…» Сказанное Хлестаковым отнюдь не свидетель­ствует о его высоком служебном положении. Тут же он в первый раз проговаривается: «Хотели было меня даже коллежским асессором сделать…» Из слов Осипа мы знаем, что Хлестаков имеет низший чин в табели о рангах — коллежского регистра­тора («елистратишки», как пренебрежительно выражается его слуга), что соответствует младшему офицерскому чину — пра­порщика. Коллежский асессор — гораздо более высокий чин, отстоящий от низшего на целых шесть ступеней. Естественно, присвоить коллежскому регистратору сразу чин асессора не­возможно. Тут следует отметить, что все присутствующие, как выяснится несколько позже (в эпизодах их официального представления Хлестакову), имеют более высокие чины: судья Ляпкин-Тяпкин — тот самый коллежский асессор; почтмейстер Шпекин и попечитель богоугодных заведений Земляника — надворные советники (что соответствует подполковнику); даже самый низкий по чину смотритель училищ Хлопов — и тот ти­тулярный советник, то есть на пять ступеней опережает реаль­ного Хлестакова. А уж городничий не зря командует всеми, хотя конкретно не указано, какой у него чин. Тем не менее, уже в самом начале похвальбы Хлестакова все присутствующие, не вникая в суть, признают его главенствующее положение и даже отказываются сидеть в его присутствии: «Чин такой, что еще можно постоять», — скромно объясняет городничий. Воодушевленный первым успехом своего вранья, Хлеста­ков благосклонно просит всех садиться, а сам увлекается и продолжает набивать себе цену. Вот градация его мнимого ро­ста по служебной лестнице: «…Один раз меня даже приняли за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем»; «…Любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…»; «Один раз я даже управлял департаментом… бывало, как прохожу через департамент, — просто землетрясенье, все дро­жит и трясется как лист». И, наконец, вершина: «Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)». В соответствии с воображаемым ростом фигуры Хлестакова усиливается и страх, производимый им на присутствующих чи­новников: при упоминании министра «городничий и прочие с робостью встают со своих стульев»; при выдумке о руководстве департаментом «городничий и прочие трясутся от страха». А после слова «фельдмаршал», оборванного на середине паде­нием Хлестакова со стула, и городничий, и все остальные те­ряют дар членораздельной речи. И этот животный страх полностью лишает их способности реалистически оценивать слова врунишки. А он проговарива­ется постоянно: «Как взбежишь по лестнице к себе на четвер­тый этаж… — начинает он — и осекается: — Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже». (На верхних этажах в Петер­бурге обычно селились люди невысокого достатка.) Так же нелепы россказни Хлестакова о его литературных успехах. Он готов назвать себя автором всех известных литера­турных произведений, да и «с Пушкиным на дружеской ноге».