Срочно! Особенности личности и творчества Салтыкова-Щедрина. Пожалуйста помогит

Русский писатель-сатирик, публицист. Получил домашнее образование. Был принят в Царскосельский лицей на казённый счёт. «Молчаливый, насупленный мальчик поступил в Царскосельский лицей, где когда-то учился Пушкин. Вскоре оказалось, что он пишет стихи. Начальник и учителя всполошились. Изобличённый поэт был наказан. Но он не раскаялся и продолжал стихотворствовать, пряча свои стихи то в рукав, то в сапог. Их с торжеством извлекали оттуда и снова присуждали преступника к заслуженной каре. Звали его Михаил Салтыков. Впоследствии, уже великим писателем, он не раз вспоминал, как усердно гасила в нём поэтический дар эта хвалёная школа. Из автобиографии Салтыкова мы знаем, что за «стихотворную деятельность», а «равным образом за чтение книг» его особенно преследовал учитель русского языка, тот самый, которому больше всего надлежало бы радоваться литературным тяготениям даровитого мальчика. В ту пору Царскосельский лицей кичился своей верностью «традициям Пушкина», и если уж он преследовал детское поэтическое творчество, как недопустимый порок, что же сказать о школах обычного уровня, но притязавших на «литературный уклон»! Одарённых детей и тогда было множество, но в тех условиях, в которых они находились тогда, только чудо могло спасти их таланты от гибели». Чуковский К.И., От двух до пяти, М., «Советский писатель», 1960 г., с. 323-324.   В наказание за «вольнодумие», высказанное в своих первых публикациях, в 1848 году М.Е. Салтыков-Щедрин был выслан из Санкт-Петербурга в Вятку и определён канцелярским чиновником при Вятском губернском правлении. Позже он служил вице-губернатором в Рязани и в Твери. Масарский М.В.: «Когда Александр II назначал своим указом Салтыкова-Щедрина на пост вице-губернатора Тверского, он произнёс слова: «Пусть едет и делает, как пишет». Удалось ли Салтыкову-Щедрину, став властью, внедрить либерализм в отдельно взятом уезде, как он любил потом говорить? Вот его либеральные действия: он предписал всем чиновникам работать с раннего утра до тёмного вечера. И они, разувшись, чтобы поберечь обувь, ранним утром брели по немощёным и неосвещённым улицам губернского города Тверь, а потом сидели до ночи. Об этом написал некий столичный журнал. Что же делает бывший столичный журналист Салтыков-Щедрин? Он едет, узнает имя корреспондента из Твери, посылает к нему жандарма, а известно, как писал Герцен, в России визит жандарма подобен кирпичу, упавшему на голову. Узнав адрес корреспондента, Салтыков-Щедрин является к нему и извиняется. Вот и все его подвиги на административном поприще, он ушёл оттуда, ибо художник он был гениальный, а власть он был никудышная». Обсуждение: «Художник и время. Художник и власть», в Сб.: Свободное слово: интеллектуальная хроника. Альманах-2001, М., «Прогресс-Традиция», 2003 г., с. 119.   «Подобно тому как в стране, переходящей из низшего фазиса общественности в высший, бывает спрос на людей талантливых, убеждённых и энергетических, которые обыкновенно и являются на призыв, - так точно и в стране, мечтающей о блаженстве неподвижности, бывает спрос на людей ограниченных, которые также не упускают откликнуться без замедления. А как скоро есть спрос, то, значит, есть и нужда в таких людях, нужду же, в свою очередь, приносит за собой силу, авторитетность, почёт». Салтыков-Щедрин М.Е., Самодовольная современность / Полное собрание сочинений в 20-ти томах, Том 19, М.-Л., «Художественная литература», 1933-1941 гг., с. 441. М.Е. Салтыков-Щедрин «…скептически относился к всемогуществу таланта, особенно если талантливые люди были слишком проникнуты самоуверенностью и думали выезжать на одном только таланте, без труда и знаний. Признавая их талантливость, он, однако же, довольно часто иронизировал над ними, когда представлялся какой-нибудь повод, говоря: «Это гениальные натуры, которых простые смертные даже понять не могут. Я тоже не понимаю, потому что я не гениальный писатель, - и с гордостью добавлял, - зато я работник». Если он работал для журнала из месяца в месяц, если он не любил, чтобы произведения его залёживались, то это не мешало ему тщательно обдумывать их, по нескольку раз переписывать и переделывать рукописи. Работник он, действительно, был замечательный. Вот что сам он говорит в одном наброске, найденном в его бумагах: «Я никогда не мог похвалиться ни хорошим здоровьем, ни физической силой, но с 1875 года не проходило почти ни одного дня, в который я мог бы сказать, что чувствую себя изрядно