Книга: Ричард Рорти "Обретая нашу страну"

. \"это своего рода религия и мы обязаны не допустить ее краха. Верования и утопии — это благороднейшие уп­ражнения человеческого разума и никто, в ком есть ис­кра разума, не будет фаталистически сидеть перед кар­тиной, нарисованной мрачным предсказателем».

В 1909 году Герберт Кроули в начале своей книги \"Обеща­ние американской жизни\" вторит Джеймсу:

\"Вера американцев в свою собственную страну — религи­озна, если не по своей напряженности, то по меньшей ме­ре по своей абсолютной и универсальной авторитетно­сти... Еще детьми мы слышим, как она утверждается или подразумевается в разговорах взрослых. Каждая новая ступень нашего образования предоставляет нам дополни­тельные свидетельства в ее пользу... Мы можем не дове­рять многому, что делается во имя нашей страны нашими соотечественниками или испытывать к этому сильную не­приязнь; но сама наша страна, ее демократическая сис­тема и процветание в будущем — выше подозрений\".³

Если кто-нибудь приписал бы эту разновидность гражданской религии сегодняшним американцам, его поняли бы так, будто речь идет только о шовинистах — об американцах, которые считают своим типичным представителем скорее Джона Уэйна, чем Авра­ама Линкольна, а Америку — скорее непобедимой, чем добро­желательной. Романы Силко, Стефенсона, Мэйлера и Пинчона — наш эквивалент покорного пессимизма Адамса.

¹ James, \"The Social Value of the College-Bred\", in Essays, Comments and Reviews (Cambridge, Mass., 1987), p. 109.

³ Croly, The Promise of American Life (первоначально опубликовано в 1909 г.; репринт Capticorn Books (New York) in 1964), p. 1.

Сегодня редко встретишь американского левого, цитирую­щего Линкольна или Уитмена. Мы уже не можем повторить за Кроули, что \"каждая новая ступень нашего образования предоставляет нам дополнительные свидетельства\" от имени веры аме­риканцев в свою страну. Напротив, современная американская студентка вполне может выйти из колледжа менее убежденной в том, что ее страна имеет будущность, чем когда она в него посту­пала. Она также менее склонна полагать, что политические ини­циативы могут творить такую будущность. Вероятно, в сердце такой студентки уже закрались дух отстраненного наблюдения и неспособность более рассматривать американское гражданство как возможность действовать.

В этой первой лекции я попытаюсь описать роль Уитмена и Дьюи в создании того образа Америки, который был распрост­ранен среди всех американских левых вплоть до войны во Вьетнаме. Я говорю \"образ\", а не \"миф\" или \"идеология\", поскольку не думаю, что существует не-мифологический, не-идеологический способ рассказывать историю (story) страны. Называть исто­рию (story) \"мифической\" или \"идеологической\" имеет смысл тогда, когда такие истории (stones) могли бы противопоставляться истории (story) \"объективной\". Хотя объективность и полезна как задача при выборе средств для каких-то целей, путем пред­сказания последствий действия, но она едва ли уместна при попытке решить, какой следует быть личности или нации. Никто не знает, что значит быть объективным в стремлении опреде­лить, чем на самом деле является страна, что в действительности означает ее история. Никто не сможет дать ответа на этот во­прос, как и на вопрос о том, кем в действительности является данная личность, что на самом деле означает ее индивидуальная

18

19

история. Мы задаемся вопросами о нашей индивидуальной и национальной идентичности, когда нам нужно решить, что нам следует делать теперь, кем нам следует попытаться стать.

В качестве примера такого процесса принятия решения об­ратимся к книге Джеймса Болдуина “Тhе Fire Next Time”. В на­чале этой книги Болдуин говорит:

\"Это преступление, в котором я обвиняю свою страну и своих соотечественников; ни я, ни время, ни история ни­когда им не простят того, что они разрушили и продол­жают разрушать сотни тысяч жизней и не ведают об этом и не хотят знать об этом\".

Такое отсутствие готовности простить может легко принять форму, которую оно приняло в теологии Исламской Нации. Бол­дуин описывает встречу с ее пророком, Элия Мухаммедом. Черные мусульмане говорят, что белые люди были созданы ученым-сатанистом как гомункулусы. Такая гипотеза кажется им наилучшим объяснением бесчеловечной жестокости аукционов рабов и линчевания. Выстроенный ими вокруг этой гипотезы рассказ полностью противоположен истории Линкольна о новом рождении свободы, имевшем место на этом континенте.

Принимающие историю Элия Мухаммеда, используют ее для выражения искреннего, нутряного отвращения к белой Америке, явно ощущаемого и в романе Силко. Но в ходе повествования Болдуина о самосозидании, мы видим, как он соединяет упрямое нежелание простить с постоянной самоидентификацией со стра­ной, которая силой заставила его предков пересечь океан в кан-

\' James Baldwin, The Fire Next Time (New York: Dial, 1963), p. 5.

20

далах. \"Я не подопечный Америки. Я один из первых американ­цев, которые приплыли к ее берегам\".⁵

Далее Болдуин говорит: \"Одним словом, здесь мы, черные и белые, глубоко нуждаемся друг в друге, если мы действительно должны стать нацией — то есть если мы действительно должны обрести свою идентичность, достичь своей зрелости как мужчи­ны и женщины\"⁶ . Он завершает книгу пассажем, который потом неоднократно будет цитироваться:

\"Если мы — здесь я имею в виду более или менее сознательных белых и более или менее сознательных черных, тех, кто подобно влюбленным должен требовать от дру­гих сознания или создавать его — не дрогнем теперь в исполнении нашего долга, мы, пусть нас всего горстка, может быть, сможем покончить с расистским кошмаром, обрести свою страну и изменить мировую историю\".

Отличие Элия Мухаммеда от Болдуина в решении вопроса о том, как думать об Америке, сводится к двум решениям: либо быть сторонним наблюдателем, вверив судьбу Соединенных Штатов в руки нечеловеческих сил, либо — действующим ли­цом.

Я не считаю нужным доказывать ни то, что Элия Мухаммед сделал верный выбор, а Болдуин ложный, ни обратное. Так же вряд ли стоит утверждать, что один из них видит Америку более объективно, или более рационально, или менее идеологично, или менее мифологично, чем другой. Ни тот, ни другой не про­стил, но один отвернулся от проекта обрести страну, а другой —

\'Ibid.,р. 98. \'Ibid., р. 97.

21

V

нет. Оба решения можно понять. И то, и другое — можно пред­ставить в выгодном свете. Но не существует нейтрального, объ­ективного критерия, который предписывал бы одно решение вместо другого.

Я думаю, что нет никакого смысла спрашивать, верно ли понял Америку Линкольн, или Уитмен, или Дьюи, по тем же са­мым причинам, что и задаваться вопросом, принял ли Болдуин правильное решение. Рассказы о том, чем была нация и чем ей следует стремиться стать, — это не столько попытки точного изображения, сколько попытки изобретения нравственной идентичности. Спор между левыми и правыми по поводу того, какими эпизодами из нашей истории мы, американцы, должны гордиться, никогда не будет состязанием между истинным и ложным взглядом на историю нашей страны и на ее идентич­ность. Лучше описывать его как спор о надеждах — какие при­нять, а от каких отказаться. Покуда в стране существуют полити­чески активные правые и политически активные левые, этот с gag будет продолжаться. Вокруг него сосредоточена политиче­ская жизнь нации, но левые несут ответственность за то, чтобы он не прекращался. Ибо правые никогда не считают, что что-либо нуждается в изменении: они думают, что в стране, как она есть, в принципе, все в порядке и что в прошлом было, мо­жет быть, даже лучше, чем теперь. Они смотрят на борьбу левых за социальную справедливость просто как на нарушение спо­койствия, как на утопическое безрассудство. Левые, по опреде­лению, — это партия надежды. Они настаивают на том, что наша I нация все еще не обретена. Как сказал историк Нельсон Лихтен­штейн, \"все великие американские реформистские движения, начиная с кампании против рабства и кончая подъемом рабочего

22

движения в 30-х годах, видели в себе поборников нравственного и патриотического национализма, который они противопоставляли местническим и эгоистическим элитам, имевшим противоположные представления о добродетельном обществе\".⁷