Контрольная работа: Кавказская политика России в первой половине XIX века

В том же 1840 году Шамилю удалось объединить вос­ставших горцев Чечни со вновь признавшими его власть да­гестанцами. В течение нескольких лет феодальная знать гор­ного Дагестана была изгнана, уничтожена или признала вер­ховенство Шамиля (как, например, Хаджи-Мурат и Даниял-бек). Под властью имама Шамиля оформилось «государство нового типа» — основанный на законах шариата имамат. Ша­миль проявил себя суровым и мудрым политиком и умелым полководцем. Найденная им стратегия борьбы с русскими экспедициями стала приносить заметные успехи. Шамиль отошел от практики лобовых столкновений и обороны укре­пленных аулов до конца. Его союзниками были неожидан­ность и гибкость, а также превосходное знание местности. Карательные экспедиции русских отрядов стали попадать в засады, подвергались неожиданным нападениям, а горцы очень быстро уходили от навязываемых сражений. Крупней­шим поражением стратегии «карательных экспедиций» был поход нового кавказского наместника М. С. Воронцова на столицу Шамиля Дарго. Эта экспедиция 1845 года, прове­денная по личному требованию Николая I, напоминала насту­пление Наполеона на Москву или англичан на Кабул (1839 - 1841). Шамиль отказался от«генерального сражения», не стал оборонять Дарго, оста­вил его Воронцову, но во время наступления и тяжелого отступ­ления оказавшегося без запа­сов пищи русского отряда на­нес ему сокрушительный удар. Только русских генералов по­гибло четыре.

В 1846 году Шамиль попы­тался пробиться на Северо-западный Кавказ, однако в Кабарде был вынужден повернуть об­ратно. Все попытки имама объ­единить весь Северный Кавказ против России не имели успеха. Во многом это было связано с весьма равнодушным отноше­нием горцев к «истинному» исламу. Если эмиссары Шамиля и обладали определенным влияни­ем на Северо-западном Кавказе, то не в силу признания ме­стными горцами авторитета имама, а благодаря собствен­ным организаторским и полководческим дарованиям. Наи­более известный из них — Мухаммед Амин — сумел в конце 1840-х годов завоевать большой авторитет в племенах шап­сугов, натухайцев и абадзехов. Он обещал всем признавшим его власть крестьянам свободу от их феодальных владете­лей. Во время Крымской войны, в которой противники Рос­сии сделали большую, даже чрезмерную ставку на поддерж­ку горцев, Мухаммед Амин получил звание паши от турецко­го султана. Он лично вел переговоры о совместных действи­ях против России в Варне. Английские корабли привозили добровольцев из Европы — сражаться против России.»[7]

Так были востребованы и выдвинулись из среды горцев талантливые вожди, полководцы и дипломаты. Их грамотное руководство своим народом привело к длительному неповиновению завоевателям. Однако, в нашем мире нет ничего вечного. Народ уставал от войны, а русские солдаты и командиры учились воевать в особенных горных условиях, добивались все больших побед. Тактика ведения войны становилась грамотной.

«Уже в конце 1840-х годов стала проявляться усталость горских народов от войны. Многие горцы видели, что «государство справедливости», основанное Шамилем, держится на репрессиях, что многие наибы постепенно превращаются в новую знать, столь же заинтересованную в личном обогащении и славе, как и прежняя. Кризис в имамате был несколько приостановлен Крымской вой­ной, когда турецкий султан обещал Шамилю вос­становить господство истин­ной веры на всем Кавказе. Когда же Крымская война кончилась, турец­кий султан и его западные союзники быстро потеряли ин­терес к борьбе горцев.

Россия же научилась воевать в условиях гор. Большую роль сыграло перевооружение русской армии на нарезные ружья. Это значительно уменьшило потери, поскольку позво­ляло открывать огонь на поражение с весьма дальней дистанции. Выросло буквально целое поко­ление полководцев, «специали­зировавшихся» на боевых дейст­виях на Кавказе. Начальник лево­го фланга Кавказской линии Ни­колай Евдокимов, например, был солдатским сыном, начал службу при Ермолове и именно на Кав­казе прошел весь путь от рядо­вого до генерала. Новый намест­ник, князь А. И. Барятинский, продолжил политику, начатую в конце 1840-х годов Воронцо­вым. Он отказался от бессмыс­ленных карательных экспедиций в глубь гор и начал планомерную работу по строительству крепо­стей, прорубанию просек и пе­реселению казаков для освоения взятых под контроль территорий.»[8]

Так Русские постепенно все более покоряли Кавказ. Была собрана обширная информация о горских народностях, составлены карты местности. Русские лазутчики побывали глубоко в горах, что позволило командованию лучше ориентироваться в ситуации и хорошо подготавливать походы против горцев. Применялась и другая тактика.

«Для поощрения тех горцев (в том числе «новой знати» имама­та Шамиля) Барятинский получил от своего личного друга императора Александра II весьма значительные суммы. По­кой, порядок и справедливость, сохранение обычаев и рели­гии горцев на подвластной Барятинскому территории позво­ляли горцам делать сравнения не в пользу Шамиля. Имам стал терять сторонников, кольцо блокады подвластных ему территорий все сужалось, и в 1859 году третий имам был вынужден капитулировать».[9]

Особенной страницей явилось обустройство черноморского побережья. Горцы не хотели терять доходного работорговного промысла, процветавшего по всему побережью. До сих пор один из ее центров носит название Геленджик, что в переводе звучит как «могила молодых (незамужних) девушек».

«На Северо-Западном Кавказе Россия попыталась за­няться обустройством края сразу после получения на него прав от турецкого султана. В 1830 году новый «проконсул Кавказа», И. Ф. Паскевич, сменивший своевольного Ермоло­ва, разработал план освоения этого практически неизвестно­го русским региона путем создания сухопутного сообщения по Черноморскому побережью. Он надеялся справиться с этой задачей за год, совершенно не предполагая, что но­вые «подданные» императора Николая воспримут продвиже­ние русских войск как посягательство на их независимость. В результате западный «путь сообщения» между Приазовьем и Грузией стал еще одной ареной борьбы России и горцев. На протяжении 500 километров от устья Кубани до Абхазии под прикрытием пушек Черноморского флота и высаживае­мых десантов было создано 17 укреплений (фортов), гарни­зоны которых сразу оказались в постоянной осаде. Даже по­ходы за дровами превращались в маленькие военные экспе­диции. А если учесть, что коменданты запрещали местным жителям прибрежную торговлю с приходящими из Турции су­дами (в том числе хорошо развитую и прибыльную работор­говлю), причины противостояния станут еще более понятны­ми. Служба в гарнизонах была весьма тяжелой еще и в свя­зи с природными условиями. Нынешние «курорты Черно­морского побережья Кавказа» в то время считались местами гиблыми. Недаром сюда, «в теплую Сибирь», ссылали госу­дарственных преступников; офицерам, служившим здесь, выплачивали двойное жалованье.

(…) Вплоть до 1864 го­да горцы медленно отсту­пали все дальше на юго-запад: с равнин в предго­рья, с предгорий в горы, с гор — на черноморское побережье... Капитуляция убыхов в урочище Кбаада (ныне Красная Поляна) 21 мая 1864 года считается датой офици­ального окончания Кав­казской войны. Войну при­знали оконченной, но она никак не кончалась — от­дельные очаги сопротив­ления русским властям сохранялись до 1884 года.»[10]

Часть 2.4. Кавказская бюрократия.

Особенным явлением покорения Кавказа можно признать создание системы бюрократического управления. Описание кавказского чиновничества, его влияния на жизнь местных жителей – отдельная страница горной истории.

«Определение «настоящий кавказец» фигурирует в черновых записях графа И. И. Воронцова-Дашкова, кавказского наместника в 1905—1915 годах. Подбирая должностных лиц для службы в административно-чиновничьем аппарате, Воронцов-Дашков против фамилии каждой из кандидатур указывал на свойственные ей характерологические черты. И среди таких качеств, как порядочность, трудолюбие, толковость, твердость и пр., он называет: «настоящий кавказец». Автором этого определения следует считать М. Ю. Лермонтова, который еще в 40-х годах прошлого столетия употребил его в очерке «Кавказец», специально посвященном службисту на Кавказе.

Чиновничество приходило на Кавказ вслед за армией. Оно стало одним из каналов пополнения русского населе­ния на Кавказе. При этом понятие «русский чиновник», по­стоянно фигурировавшее в делопроизводственных доку­ментах, статистических источниках, литературе, не было однозначным, поскольку этноним «русский» как бы утра­тил свою функцию этнодифференцирующего признака. Он являлся теперь признаком политическим, отражал те перемены, которые произошли на Кавказе, и свидетель­ствовал о создании в крае иного административно-поли­тического устройства. Зиждилось оно на новом аппарате, чиновники которого рекрутировались в первую очередь из Петербурга, Москвы и других городов внутренних губерний России.

Из доклада главноуправляющего А.П. Ер­молова: «Несмотря на выгоды и преиму­щества, которые предоставлены определяющимся в Грузию, очень мало или, лучше сказать, никто из молодых людей хорошего поведе­ния ехать туда, особенно в должно­сти канцелярских служителей, не соглашается. В чинах титуляр­ных советников многие хотя и же­лают определиться в Грузию, дабы за приезд туда получить чин кол­лежского асессора, который в Рос­сии без аттестата или строгого ис­пытания в науках приобрести не­возможно, но и те не иначе реша­ются на сие, как с условием быть помещенными в канцелярию Главноуправляющего или при граж­данском губернаторе».

Ликвидация прежней системы управления сопровожда­лась введением русской администрации, вначале преи­мущественно из русских офицеров. Судопроизводство и делопроизводство велись на русском языке.

Поначалу правительство, не доверяя должностных постов представителям высших слоев коренного населе­ния, вынуждено было выписывать чинов­ников «из России». Но, как об этом свидетельствуют многочисленные фа­кты, возможность легкой наживы и бесконтрольного хозяйничанья на далекой окраине привлекли на Кавказ всякого рода авантюристов, нередко уже запятнанных различными злоупо­треблениями. Известный кавказовед А.Р. Фадеев, цитируя воспоминания одного из современников, писал: «Кавказ в то время был убежищем и сборным пунктом разных пройдох и искателей средств вынырнуть из грязи или из неловкого положения». Это являлось отличительной чертой кавказского чиновничества первых призывов, а отчасти было и следствием непопулярности гражданской службы в России того времени.

Но главной побудительной при­чиной службы на Кавказе была поощрительно-льготная система. За при­езд на Кавказ давался чин коллежско­го асессора, равный званию майора в военной табели о рангах, без обяза­тельного для остальной России экза­мена выплачивалось денежное пособие сверх жалованья и пр. Чтобы представить себе, какого рода был этот коллежский асессор, вспомните героя повести Н.В. Гоголя «Нос», ибо майор Ковалев и был как раз тем самым «кавказским» коллежским асессором. Легкостьпродвижения по службе являлась тем стимулом, который привлекал на Кавказ людей определенного сорта. Достаточно взглянуть на рапорты командира Отдель­ного Кавказского корпуса и главноуправляющего А.П. Ер­молова, чтобы понять, сколь серьезной была эта проблема, ибо русская администрация персонифицировала собой Россию. В результате требова­ний Ермолова был специально издан указ «Об отправлении канцелярских служащих из губернских правлений в Грузию, людей хорошего поведения, и о непредставлении присылае­мых туда к производству в чины, не удостоверившись о их способно­сти к службе». Однако правительст­во не видело другой возможности привлечь на службу в кавказские края виновников гражданского и военного ведомств, как предоставление им разных льгот, и продолжало идти по прежнему пути. В законодательных актах льготные условия их службы именовались «преимуществами чиновников, служащих в Закавказском крае». По ходатайству кавказского наме­стника А. И. Барятинского был расширен контингент слу­жащих в кавказской администрации, к которым относи­лись правила о льготах. В процессе приобщения края к общегосударственной системе льготные правила рас­пространялись на служащих духовного ведомства, карантинно-таможенного, горного, учебного, ведомство Мини­стерства финансов, почтовых чинов­ников, а также военных, занимавших гражданские должности. Но при этом существовало одно непременное ус­ловие: каждый из прибывших на служ­бу в Закавказский край обязан был прослужить не менее трех лет, в про­тивном случае он должен был вернуть выданное ему пособие».

Количественному росту русского чиновничества на Кавказе в значитель­ной степени способствовало дальней­шее распространение на край обще­российской бюрократической систе­мы. Всякая новая административно-территориальная реформа приводила к разбуханию штатов. Правда, следует отметить усилия одного из наместни­ков — графа М.С. Воронцова — сокра­тить штаты гражданского управления. Он полагал, что необходимость при­влечения в край большого числа чи­новников из внутренних губерний поте­ряла свой первоначальный смысл, так как уже не ощущалось недостатка, как в об­разованных русских чиновниках, так и из туземцев. Одна­ко соображения наместника не нашли поддержки в цент­ральных правительственных ведомствах.

Обсуждение возможности пересмотра штатов при­няло затяжной характер, и привилегии службы на Кавказе, как правило, отстаивались местной властью с той же си­лой. Менялась лишь мотивировка».[11]

Отрицательной стороной российской специфики можно считать неспособность столичных управленцев разобраться в местных условностях. Нынешняя чеченская история тому лишнее подтверждение.

«Нельзя отказаться от искушения упомянуть, быть может, о незначительных, но весьма по­казательных фактах из жизни вели­кого князя Михаила Николаевича. Будущий кавказский наместник, се­ми лет от роду (в 1840 году), решил­ся вести дневник и буквально в пер­вых его строках записал: «После обеда мы играли в казаки и чечен­цы», в данном случае чеченцы — ана­лог разбойников. Даже у детей, чле­нов Императорского дома, на слуху были разговоры об идущей на дале­кой окраине Кавказской войне. В период наместничества у великого князя в 1863 году родился сын, и сча­стливый отец сообщил брату, импе­ратору Александру II, что малютка наречен именем Георгий, «по сокра­щенному Гиго (Грузинское наре­чие)». Мог ли думать кавказский наместник, что его сыновья, вырос­шие на Кавказе, в детстве мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Как вспоминал его сын, великий князь Александр Михайлович, «наш узкий кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презре­нием на расшитых золотом посланцев из С.-Петербурга».

Российский монарх был бы неприятно поражен, если бы узнал, что пятеро его племянников строили на далеком юге планы отделе­ния Кавказа от Рос­сии». Таковы штри­хи, знаки того, как служба, как писали современники, «вы­ходя из бюрократи­ческой замкнутости на поприще гласно­сти», требовала «со­вершенно иным об­разом подготовлен­ных деятелей». В ча­стности, кавказский наместник великий князь Михаил Нико­лаевич для службы в военно-граждан­ской администрации отдавал предпочте­ние лицам русского происхождения, хотя и участие коренных жителей в управлен­ческом аппарате за­метно возросло. Свои позиции великий князь мотивировал многоликостью края, его полиэтничностью, языковой пестротой, разно­образием обычаев. Приводя доводы в пользу сохранения преимуществ службы в Закавказье, он писал, что, пока не произойдет «полное слияние окраин с империей» (а это была генеральная доктрина имперской политики в Рос­сии), привлечение чиновников будет оставаться насущ­ной необходимостью. В целом же определение статуса служащих на Кавказе было связано с пересмотром дейст­вовавших постановлений о преимуществах службы в от­даленных и малонаселенных краях империи.

Например, «в середине 50-х годов прошлого столетия чи­новники составляли 92,2% русского населения в горо­де Эривани, 100% — в Ордубате, без малого 100% -в Баку и т.д.

С известной долей коррекции мы можем судить о сег­менте чиновничества в городах Закавказского края по дан­ным Всероссийской переписи населения 1897 года. Удель­ный вес русских в составе личных дворян и чиновничества составлял более половины в Карской области (56,3%) и Ба­кинской губернии (52,0%), в Тифлисской — около половины (47,4%), Эриванской (44,0%), Кутаисской (31,0%) и Елисаветпольской(27,6%)».[12]

Таким образом, русские чиновники принесли на Кавказ новый уклад жизни, что явилось толчком к развитию кавказской цивилизации.

«По словам Лермонтова, «статские кавказцы редки: они большею частию неловкое подра­жание, и если вы между ними встретите настоящего, то разве только между полковых медиков <...> Статский кавказец редко об­лачается в азиатский костюм; он кавказец более душою, чем телом; занимается археологическими от­крытиями, толкует о пользе тор­говли с горцами, о средствах к их покорению и образованию. По­служив там несколько лет, он обыкновенно возвращается в Рос­сию с чином и красным носом».

Рассматривая отдельные стороны межэтнической диффузии и предпола­гая в данном случае влияние иноэтнического населения на материальную и ду­ховную культуру жителей городов За­кавказского края, необходимо признать ведущую роль русского гражданского чиновничества и военнослужащих.

Русский язык как государственный и язык делопроизводства и средства общения, черты европейского быта проникали в города прежде всего через посредство чиновничества. Современ­ники оставили тому достаточно свиде­тельств. «Малочисленность русских, — отмечалось относительно города Кута­иси, — заменяется моральным влияни­ем... Главным орудием распростране­ния просвещения между туземцами служат русские чиновники, которые внесли в этот край начала европейской жизни, так что... большая часть высшего сословия туземного населения почти впол­не подражает русскому образу жизни, старается изучить русскую жизнь и русские обы­чаи». Примеры можно было бы умножить.

В контексте сказанного наи­более репрезен­тативным явля­ется пример рус­ских чиновников, служивших в гру­зинской админи­страции. Это был кружок лиц, объ­единенных об­щими убеждени­ями. Ведущее место занимал исполнявший должность на­чальника грузин­ской казенной экспедиции П. Д. Завелейский, соратник А. С. Грибоедова по созданию «Проекта учреждения Российской Закавказской компании». Входили в кружок занимавшие в грузинской адми­нистрации различные посты И. Н. Калиновский, В. С. Легкобытов (оба — сослуживцы Завелейского по Мини­стерству финансов), литератор В. Н. Григорьев. Последний был реко­мендован К. Ф. Рылеевым в члены «Вольного Общества любителей рос­сийской словесности», значительно расши