Реферат: Осип Мандельштам (1882-1939)

И скат ее твердеет добровольный.

На Красной площади земля всего круглей,

И скат ее – нечаянно раздольный,

Откидываясь вниз до рисовых полей,

Покуда на земле последний жив невольник.

И с высоты этой правды он имел, разумеется, право бросить в лицо своим врагам мужественные и суровые, скорбные и гневные, но исполненные веры и достоинства слова:

Лишив меня морей, разбега и разлета,

И дав стопе упор насильственной земли,

Чего добились вы? Блестящего расчета:

Губ шевелящихся отнять вы не могли.

О чем он говорил, «губами шевеля»? Говорил поэт о тиране и диктаторе Сталине, который своей жадностью и стремлением к власти превратил народ в лагерную пыль. Этот страшный человек заставил людей бояться всех и всего, сделал их серыми и безрадостными, злыми и жестокими.

Мандельштам, мечтавший в 1914 году – «Посох мой, моя свобода – сердцевина бытия, скоро ль истиной народа станет истина моя?», в середине тридцатых годов признавал: «Я сердцевины часть до бесконечности расширенного часа…часа грозных площадей с счастливыми глазами» и «этой площади, с ее знамен лесами» (Красной площади). Этот час звучал для него «часов кремлевских боем», оказываясь, в свою очередь, «языком пространства, сжатого до точки». И он твердо повторял – «Я в сердце века», - даже тогда, когда «время отдалило цель», но не смогло ее убить или отменить ни в жизни народа, ни в сердце поэта. И большой советский поэт Мандельштам, не споря вовсе с собой – акмеистом 1914 года, а продолжая и углубляя свой духовный поиск, заявил уже о том, что истина народа стала его истиной, что поэзия и народ встретились на пути к истине, ибо она едина и неделима, вовеки являясь достоянием всех достойных носить гордое, но ответственное звание человека.

И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,

И Гете, свищущий на вьющейся тропе,

И Гамлет, мыслящий пугливыми шагами,

Считали пульс толпы и верили толпе…

И тут мандельштам подходит к краеугольной мысли своего художнического символа веры, выразив ее в великолепном поэтическом парадоксе:

Быть может, прежде губ уже родился шепот?

И в бездревесности кружилися листы?

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты?

На языке эстетической науки этот образ расшифровывается, как признание первородства и примата жизни в ее взаимосвязи с искусством. Но как далека эта мысль от равнодушного отображательства и описательства! Она требует от поэта «шестого чувства», слуха и зрения, способных понять жизнь и ее первоистоки.

Мандельштам хотел разведать богатства мира, «понять пространства внутренний избыток». Цель этого поиска, этого артезианского бурения ясна и едина:

…Народу нужен свет и воздух голубой,

И нужен хлеб и снег Эльбруса.

…Народу нужен стих таинственно родной…

Голубое небо и чистый воздух не даются запросто и задаром. Чтоб небо было небом – нужен очистительный гром, нужно творчество. Нужны История и Искусство. И Гамлет и Моцарт:

Я скажу это начерто, шепотом,

Потому что еще не пора, -