Реферат: Поэзия и духовность
Всё перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать...
В том же году Сталин заключил договор с Гитлером, к которому были приложены ставшие известными у нас в стране секретные протоколы, и 1сентября фашисты напали на Польшу. А вскоре с другой стороны польскую границу перешли наши войска. Идеологическое обеспечение этой операции взяли на себя не только политработники, но и стихотворцы. Гёте, имея в виду отношение художника к миру реальностей, как-то заметил: “Всё преходящее есть только символ”. Мы можем с грустью подтвердить, что даже поблёкшая позолота старых символов способна долго обманывать. Один, безусловно, даровитый стихотворец, который тогда, осенью 1939года, пересёк на танковой броне польскую границу, вряд ли думал, что меняет только географические координаты — совершалось движение в область, чуждую понятиям нравственности. Он писал: “...То с востока идёт заря”. Это была ложь — шли танки, согласно тайному сговору Гитлера и Сталина. Воистину “каждый пишет, что он слышит, каждый слышит, как он дышит” (Б.Окуджава). Дышать становилось всё труднее. Стихотворение Владимира Луговского названо «Наступление». Но 17сентября наступать уже было не на кого — польская армия была раздавлена гусеницами вермахта, а оставшиеся деморализованные части жолнежей в основном сдавались в плен. После чего красноармейцы и солдаты Гитлера прошлись маршем на небольшом параде в Бресте...
Напиши стихотворец о событиях 1939года правду, он разделил бы участь той безвинной Руси, которая корчилась “под кровавыми сапогами и под шинами чёрных марусь”, если говорить словами Ахматовой из её «Реквиема».
А кровавый молох массовых репрессий породил в народе страх. Его ещё не скоро и не легко удастся изжить окончательно. Но страх более всего присущ самой авторитарной власти, и эта власть, вряд ли зная поэтическую формулу, что душа обретается в Боге, всегда подозрительно относилась к самому понятию “душа”, а слово “Бог” повсеместно преследовалось полицейскими методами.
Ещё раз повторю: поэзия спасла душу народа. И русский поэт Александр Галич в послевоенный, но сходный по политической окраске с 1939-м год воскликнул: “Граждане, отечество в опасности — наши танки на чужой земле”. Это голос патриота. Такие слова содержат надежду на искупление нашей вины перед миром и перед собой.
Сколь же велик контраст между бодрячески-декларативными, откровенно имперскими строфами «Наступления» и теми стихами, что рождены Великой Отечественной войной и остались в народной памяти: «Враги сожгли родную хату...» М.Исаковского, поэма о Тёркине А.Твардовского, «Жди меня» К.Симонова — всё это о мире человека, о его надеждах, о вере в справедливость. Давно растворилась в небытие выспренняя и помпезная книга стихов о Сталине — подарок советской поэзии к его 70-летию. В списке авторов этого юбилейного сборника немало достойнейших имён. По-человечески обвинить их невозможно. Не все способны к подвигу. Однако у поэзии иной счёт.
Мандельштам писал:
...Как пехотинцы
Мы умрём, но не прославим
Ни хиши, ни подёнщины, ни лжи.
И ещё:
Лишив меня морей, разбегов и разлёта
И дав упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчёта
Губ шевелящихся отнять вы не смогли.
Да, это правда — не смогли. Несмотря на всю свою неизмеримую физическую мощь. И мы — свидетели сокрушительного поражения авторитаризма. Граница между духовностью и бездуховностью проходит там же, где проходит граница между истиной и ложью, между подвигом и предательством, между Богом и дьяволом. И каждому предоставлена свобода выбора. В том числе поэту.
Некогда Достоевский сказал юноше Мережковскому: “Молодой человек, чтобы писать, страдать надо”. Не переживи Достоевский гражданскую казнь и “мёртвый дом”, едва ли он стал бы тем, кого знает весь мир.
И всё же человек не устаёт надеяться на добро и справедливость. Сейчас особенно.
Может быть, сегодня поэзия словно бы охвачена неким оцепенением, её животворный организм томится в ожидании прозрения. А что если это состояние похоже на косноязычие пророка, когда уста его затвердевают — столь значительно откровение, которое предстоит поведать свету.