Сочинение: Даниил Иванович Хармс
ными, вынужденными, дотянутыми до абстрактного «детского уровня».
Судьба сыграла с Хармсом злую шутку, сродни его собственному черному
юмору, - отняла у него право публиковать «взрослые» сочинения, дав взамен возмож
ность зарабатывать на жизнь, забавляя тех, кто представлялся ему «в лучшем случае
жестокими и капризными старичками». Если высоко чтимый им Льюис Кэрролл
писал для любимых читателей, то Хармс стал детским писателем по необходимости.
Дети от этого не проиграли, может быть в силу того, что Хармс был честен и талантлив.
Те, кто в детстве познакомился с искрящимися весельем, пронизанными радугой, похожими на новогодние шутихи стихами, уже не забудет это имя. И для самого Хармса детская литература стала его визитной карточкой.
Но внутренне он жил тем, что творил не для детей. Рассказы, стихотворения,
пьесы, статьи, записи в дневниках – во всем оригинальность, непохожесть ни на что,
ни на кого. «Я хочу быть в жизни тем же, чем Лобачевский в геометрии»,- записал
он в 1937 году.
В том же 1937-м Хармс однажды записал в дневнике свое эстетическое кредо:
«Меня интересует только «чушь», только то, что не имеет никакого практического
смысла. Меня интересует только жизнь в своем нелепом проявлении. Геройство, пафос,
удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт – ненавистные для
меня слова. Но я вполне понимаю и уважаю: восторг и восхищение, вдохновение и
отчаяние, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие, печаль и горе, радость и
смех». «Такой странный коктейль эстетических ценностей при незаурядном поэтичес
ком даровании должен был дать весьма интересные результаты – и дал их». (Е.Евтушенко)
В сочинениях для «взрослых» детская игра в чепуху превращается в бытовой
абсурд. Литература абсурда оказалась идеальным выражением всех тех ужасов, всех тех нелепостей, которые происходили вокруг, которые и породили этот самый абсурд, его
мышление. Хармса занимала абсурдность существования, действий, поступков отдель
ного человека или группы людей, помноженная на абсурд самой жизни, бытия. Он не так уж много придумывал, сочинял эту «чушь», замешивая ее на чудном, странном, -
он лишь фиксировал на ней свое внимание. Ему было совсем просто извлекать смешное, веселое из нелепой «чуши», которая составляла суть его мыслимых и немыс
лимых историй, и когда ни о каком абсурде как литературном направлении никто не
помышлял, - он вместе со своим другом Александром Введенским, каждый по-своему,
прокладывал это направление. Хармс ощущал себя новатором в литературе и поэтому
чувствовал себя одиноким. («Нет уважения ко мне писателей. Нет между ними подлин