Мнение

    Некто Кондрашин, Геннадий Сергеевич, в меру пол-ненький гражданин, голубоглазый, слегка лысеющий, с надменным, несколько даже брезгливым выражением на лице, в десять часов без пяти минут вошел в подъезд большого глазастого здания, взял в окошечке ключ под номером 208, взбежал, поигрывая обтянутым задком, на второй этаж, прошел по длинному коридору, отомкнул комнату номер 208, взял местную газету, которая была вложена в дверную ручку, вошел в комнату, повесил пиджак на ве-шалку и, чуть поддернув у колен белые отглаженные брю-ки, сел к столу. И стал просматривать газету. И сразу наткнулся на статью своего шефа, "шефуни", как его на-зывали молодые сотрудники. И стал читать. И по мере того, как он читал, брезгливое выражение на его лице усугубля-лось еще насмешливостью.
     -- Боженька мой! -- сказал он вслух. Взялся за телефон, набрал внутренний трехзначный номер. Телефон сразу откликнулся:
     -- Да. Яковлев.
     -- Здравствуй! Кондрашин. Читал?
     Телефон чуть помедлил и ответил со значительностью, в которой тоже звучала насмешка, но скрытая:
     -- Читаю.
     -- Заходи, общнемся.
     Кондрашин отодвинул телефон, вытянул тонкие губы трубочкой, еще пошуршал газетой, бросил ее на стол -- не-брежно и подальше, чтоб видно было, что она брошена и брошена небрежно... Поднялся, походил по кабинету. Он, пожалуй, слегка изображал из себя кинематографического американца: все он делал чуть размашисто, чуть небрежно... Небрежно взял в рот сигарету небрежно щелкнул дорогой зажигалкой, издалека небрежно бросил пачку сигарет на стол. И предметы слушались его: ложились, как ему хоте-лось, -- небрежно, он делал вид, что он не отмечает этого, но он отмечал и был доволен.
     Вошел Яковлев.
     Они молча -- небрежно -- пожали друг другу руки. Яков-лев сел в кресло, закинул ногу на ногу, при этом обнару-жились его красивые носки.
     -- А? -- спросил Кондрашин, кивнув на газету. -- Каков? Ни одной свежей мысли, болтовня с апломбом, -- он, мо-жет быть, и походил бы на американца, этот Кондрашин, если б нос его, вполне приличный нос, не заканчивался бы вдруг этаким тамбовским лапоточком, а этот лапоточек еще и -- совсем уж некстати -- слегка розовел, хотя лицо Кондрашина было сытым и свежим.
     -- Не говори, -- сказал Яковлев, джентльмен попроще. И качнул ногой.
     -- Черт знает!.. -- воскликнул Кондрашин, продолжая ходить по кабинету и попыхивая сигаретой. -- Если нечего сказать, зачем тогда писать?
     -- Откликнулся. Поставил вопросы...
     -- Да вопросов-то нет! Где вопросы-то?
     -- Ну как же? Там даже есть фразы: "Мы должны напрячь все силы...", "Мы обязаны в срок..."
     -- О да! Лучше бы уж он напрягался в ресторане -- кон-кретнее хоть. А то именно -- фразы.
     -- В ресторане -- это само собой, это потом.
     -- И ведь не стыдно! -- изумлялся Кондрашин. -- Все на полном серьезе... Хоть бы уж попросил кого-нибудь, что ли. Одна трескотня, одна трескотня, ведь так даже для район-ной газеты уже не пишут. Нет, садится писать! Вот же Долдон Иваныч-то.
     -- Черт с ним, чего ты волнуешься-то? -- искренне спро-сил Яковлев. -- Дежурная статья...
     -- Да противно все это.
     -- Что ты, первый год замужем, что ли?
     -- Все равно противно. Бестолково, плохо, а вид-то, по-смотри, какой, походка одна чего стоит. Тьфу!.. -- и Конд-рашин вполне по-русски помянул "мать". -- Ну почему?! За что? Кому польза от этого надутого дурака. Бык с куриной головой...
     -- Что ты сегодня? -- изумился теперь Яковлев. -- Какая тебя муха укусила? Неприятности какие-нибудь?
     -- Не знаю... -- Кондрашин сел к столу, закурил новую сигарету. -- Нет, все в порядке. Черт ее знает, просто взбе-сила эта статья. Мы как раз отчет готовим, не знаешь, как концы с концами свести, а этот, -- Кондрашин кивнул на газету, -- дует свое... Прямо по морде бы этой статьей, по морде бы!..
     -- Да, -- только и сказал Яковлев.
     Оба помолчали.
     -- У Семена не был вчера? -- спросил Яковлев.
     -- Нет. Мне опять гостей бог послал...
     -- Из деревни?
     -- Да-а... Моя фыркает ходит, а что я сделаю? Не выго-нишь же.
     -- А ты не так. Ты же Ожогина знаешь?
     -- Из горкомхоза?
     -- Да.
     -- Знаю.
     -- Позвони ему, он гостиницу всегда устроит. Я, как ко мне приезжают, сразу звоню Ожогину -- и никс проблем.
     -- Да неудобно... Как-то, знаешь, понятия-то какие! Ска-жут: своя квартира есть, а устраивает в гостиницу. И тем не объяснишь, и эта... вся испсиховалась. Вся зеленая ходит. Вежливая и зеленая.
     Яковлев засмеялся, а за ним, чуть помедлив, и Кондрашин усмехнулся.
     С тем они и расстались, Яковлев пошел к себе, а Кондрашин сел за отчет.
     Через час примерно Кондрашину позвонили. От "шефуни".
     -- Дмитрий Иванович просит вас зайти, -- сказал в труб-ку безучастный девичий голосок.
     -- У него есть кто-нибудь? -- спросил Кондрашин.
     -- Начальник отдела кадров, но они уже заканчивают. После него просил зайти вас.
     -- Хорошо, -- сказал Кондрашин. Положил трубку, подумал: не взять ли с собой чего, чтобы потом не бегать. Поперебирал бумаги, не придумал что брать... Надел пид-жак, поправил галстук, сложил губы трубочкой -- привыч-ка такая, эти губы трубочкой: вид сразу становился дело-вой, озабоченный и, что очень нравилось Кондрашину в других, вид человека, настолько погруженного в свои мыс-ли, что уж и не замечались за собой некоторые мелкие странности вроде этой милой ребячьей привычки, какую он себе подобрал, -- губы трубочкой, и, выйдя из кабинета, широко и свободно пошагал по коридору... Взбежал опять по лестнице на третий этаж, бесшумно, вольно, с удоволь-ствием прошел по мягкой ковровой дорожке, смело распахнул дверь приемной, кивнул хорошенькой секретарше и вопросительно показал пальцем на массивную дверь "шефуни".
     -- Там еще, -- сказала секретарша. -- Но они уже закан-чивают.
     Кондрашин свободно опустился на стул, приобнял ру-кой спинку соседнего стула и легонько стал выстукивать пальцами по гладкому дереву некую мягкую дробь. При этом сосредоточенно смотрел перед собой -- губы трубочкой, брови чуть сдвинуты к переносью -- и думал о секретарше и о том помпезном уюте, каким издавна окружают себя все "шефы", "шефуни", "надшефы" и даже "подшефы". Вооб-ще ему нравилась эта представительность, широта и неко-торая чрезмерность обиталища "шефов", но, например, Долдон Иваныч напрочь не умеет всем этим пользоваться: вместо того, чтобы в этой казенной роскоши держаться просто, доступно и со вкусом, он надувается как индюк, важничает. О секретарше он подумал так: никогда, ни с ка-кой секретаршей он бы ни в жизнь не завел ни самого что ни на есть пустого романа. Это тоже... долдонство: непремен-но валандаться с секретаршами. Убогость это, неуклюжесть. Примитивность. И всегда можно погореть...
     Дверь кабинета неслышно открылась... Вышел начальник отдела кадров. Они кивнули друг другу, и Кондрашин ушел в дерматиновую стену.
     Дмитрий Иванович, "шефуня", был мрачноват с виду, горбился за столом, поэтому получалось, что он смотрит исподлобья. Взгляд этот пугал многих.
     -- Садитесь, -- сказал Дмитрий Иванович. -- Читали? -- и пододвинул Кондрашину сегодняшнюю областную га-зету.
     Кондрашин никак не ждал, что "шефуня" прямо с этого и начнет -- с газеты. Он растерялся... Мысли в голове раз-летелись точно воробьи, вспугнутые камнем. Хотел уж сов-рать, что не читал, но вовремя сообразил, что это хуже... Нет, это хуже.
     -- Читал, -- сказал Кондрашин. И на короткое время сде-лал губы трубочкой.
     -- Хотел обсудить ее до того, как послать в редакцию, но оттуда позвонили -- срочно надо. Так вышло, что не об-судил. Просил их подождать немного, говорю: "Мои де-мократы мне за это шею намылят". Ни в какую. Давайте, говорите теперь -- постфактум. Мне нужно знать мнение ра-ботников.
     -- Ну, это понятно, почему они торопились, -- начал Кондрашин, глядя на газету. Он на секунду-две опять сделал губы трубочкой... И посмотрел прямо в суровые глаза "шефуни". -- Статья-то именно сегодняшняя. Она сегодня и нужна.
     -- То есть? -- не понял Дмитрий Иванович.
     -- По духу своему по той... как это поточнее -- по той деловитости, конкретности, по той простоте, что ли, хотя там все не просто, именно по духу своему она своевремен-на. И современна, -- Кондрашин так смотрел на грозного "шефуню" -- простодушно, даже как-то наивно, точно в следующий момент хотел спросить: "А что, кому-нибудь не-ясно?"
     -- Но ведь теперь же все с предложениями высовывают-ся, с примерами...
     -- Так она вся -- предложение! -- перебил начальника Кондрашин. -- Она вся, в целом, предлагает... зовет, что ли, не люблю этого слова, работать не так, как мы вчера рабо-тали, потому что на дворе у нас -- одна тысяча девятьсот семьдесят второй. Что касается примеров... Пример -- это могу я двинуть, со своего, так сказать, места, но где же то-гда обобщающая мысль? Ведь это же не реплика на совеща-нии, это статья, -- и Кондрашин приподнял газету над сто-лом и опустил.
     -- Вот именно, -- сказал "шефуня". -- Примеров у ме-ня -- вон, полный стол, -- и он тоже приподнял какие-то бумаги и бросил их.
     -- Пусть приходят к нам в отделы -- мы их завалим при-мерами, -- еще сказал Кондрашин.
     -- Как с отчетом-то? -- спросил Дмитрий Иванович.
     -- Да ничего... Все будет в порядке.
     -- Вы там смотрите, чтоб липы не было, -- предупредил Дмитрий Иванович. -- Консультируйтесь со мной. А то наво-рочаете...
     -- Да ну, что мы... первый год замужем, что ли? -- Конд-рашин улыбнулся простецкой улыбкой.
     -- Ну-ну, -- сказал Дмитрий Иванович. -- Хорошо, -- и кивнул головой. И потянулся к бумагам на столе.
     Кондрашин вышел из кабинета.
     Секретарша вопросительно и, как показалось Кондрашину, с ехидцей глянула на него. Спросила:
     -- Все хорошо?
     -- Да, -- ответил Кондрашин. И подумал, что, пожалуй, с этой дурочкой можно бы потихоньку флиртануть -- так, недельку потратить на нее, потом сделать вид, что ничего не было. У него это славно получалось.
     Он даже придержал шаг, но тут же подумал: "Но это ж деньги, деньги!.." И сказал: -- Вы сегодня выглядите на сто рублей, Наденька.
     -- Да уж... прямо, -- застеснялась Наденька.
     "Совсем дура, -- решил Кондрашин. -- Зеленая".
     И вышел из приемной. И пошел по ковровой дорожке... По лестнице на второй этаж не сбежал, а сошел медленно. Шел и крепко прихлопывал по гладкой толстой перилине ладошкой. И вдруг негромко, зло, остервенело о ком-то ска-зал:
     -- Кр-ретины.