С точки зрения современного человека оцените значение присоединения Сибири к России

Н.И. Никитин О ХАРАКТЕРЕ ПРИСОЕДИНЕНИЯ СИБИРИ К РОССИИ              Статья посвящена не столько истории присоединения Сибири, сколько историографии вопроса и прежде всего — тем новым под­ходам, которые обозначились в последнее время в сибиреведческой литературе в связи с изучением процесса расширения Российского государства на восток. Вполне закономерно, что процесс этот опре­делялся и толковался в нашей историографии на разных этапах ее развития по-разному. В дореволюционной литературе преобладала концепция «завоевания Сибири российским оружием», но при этом ряд крупных исследователей — И.Н. Болтин, Н.Я. Данилевский, М.К. Любавский — придерживались точки зрения о преимуществен­но мирном характере присоединения края[1]. В работах советских историков до 1940—1950-х годов речь тоже в основном шла о «заво­евании», с тем, правда, отличием, что если в дворянско-буржуазной историографии, за исключением работ так называемых областников («сибирских сепаратистов»), этому термину обычно не придавалось отрицательно-осуждающего смысла, то в ранней марксистской ли­тературе отрицательный подтекст явно присутствовал, а порой и до­минировал, ибо перед ней была поставлена вполне определенная за­дача: разоблачение «колониальной политики русского царизма».            «Переломными» в плане определения характера вхождения тер­ритории Северной Азии в состав Российского государства были 1960-е годы. После ввода в широкий научный оборот материалов, плохо вписывавшихся в «концепцию завоевания», и, видимо, не без влияния моментов конъюнктурно-политического характера [54] В.И. Шунков, являвшийся тогда общепризнанным лидером сиби­реведения, призвал коллег отдать предпочтение термину «присоеди­нение» как включающему в себя «явления различного порядка — от прямого завоевания до добровольного вхождения». При этом Шун­ков делал важные оговорки, в частности подчеркивал, что «отрицать наличие в этом процессе элементов прямого завоевания, сопровож­давшегося грубым насилием, значит игнорировать факты»[2].            Термин «присоединение» благодаря своей «всеохватности» (или, если угодно, «расплывчатости») устроил подавляющее большинство сибиреведов, однако в 1970-е годы, уже под явным давлением идеоло­гического пресса (напомню, что тогда во имя «дружбы народов» исто­риков, по сути дела, принуждали к отказу от освещения «негативных» сторон былых взаимоотношений народов СССР), в литературе стала широко распространяться другая формулировка — о «преимущест­венно мирном» и даже «добровольном» характере вхождения в состав Российского государства Сибири (и не только Сибири). «Присоеди­нение» же сторонникам более удобной для «интернационального вос­питания трудящихся» формулировки не подходило именно из-за его «расплывчатости», допускающего и случаи «прямого завоевания».            Пожалуй, самым ревностным и последовательным сторонни­ком концепции «добровольного вхождения» был якутский историк Г.П. Башарин. Не оспаривая факты военных столкновений русско­го и коренного населения Сибири, он, однако, не придавал им зна­чения, определявшего ход и, тем более, суть политических собы­тий на севере Азии в ХVI—ХVII вв., рассматривая их в одном ряду с внутренними распрями самих сибирских народов и вооруженны­ми конфликтами соперничавших друг с другом русских отрядов. В этой связи главной ошибкой В.И. Шункова (в последние годы жизни тоже, кстати, отдававшего предпочтение концепции «мирно­го вхождения») Г.П. Башарин считал дробление «единого процесса» присоединения Сибири на «мирную» и «немирную» составляющие. Почему вхождение Сибири в состав России надо считать «единым процессом» (и что понимать под ним) Башарин не разъяснил...[3]            Установка на «мирное вхождение» оказала сильное воздействие на сибиреведение 1970—1980-х годов, привела, в частности, к широ­кому распространению в литературе мнения о «в целом бескровном» характере включения Сибири в состав России, однако, вопреки утверждениям некоторых современных исследователей, открытой поддержки большинства историков все же не получила (и более того — в те же годы подвергалась критике). Наиболее приемлемым для сибиреведов по-прежнему оставался термин «присоединение», в который каждый был волен вкладывать свой смысл[4].            [