Ты варенье любишь? – Какое? – Ну вишневое, например. Антон улыбнулся, не понимая, к чему речь. – Конечно, люблю. – А поел бы сейчас вареньица? – Конечно, поел бы. А где оно у тебя? – Оно у меня пока что стоит вон в той квартире...

Ты варенье любишь? – Какое? – Ну вишневое, например. Антон улыбнулся, не понимая, к чему речь. – Конечно, люблю. – А поел бы сейчас вареньица? – Конечно, поел бы. А где оно у тебя? – Оно у меня пока что стоит вон в той квартире, за окном. Видишь? Клеткин показывал на чье-то окно в первом этаже старого деревянного флигеля. Там за стеклом на подоконнике стояла литровая банка варенья, перевязанная голубой тесемкой. Антон широкими, недоумевающими глазами посмотрел на Яшку. – У тебя?.. Да разве это у тебя? Это же у чужих! – Пока что у чужих. А вот, если ты войдешь в квартиру и скажешь: «Можно мне ну… Анну Ивановну?» А тебе скажут: «Таких тут нету». Ты опять: «А мне сказали, что она сюда переехала». Ну и еще что-нибудь. Там старая такая тетка живет, заговори ей зубы, а потом скажи: «Ну, значит, я ошибся»… Вот и все. И уходи. Целоваться не обязательно. Понял? Антон кивнул головой. – Понял. – Сумеешь? – Сумею. А для чего? – Эх, нет у тебя смекалки. Никакой! Это игра такая. Ну ступай. А потом приходи за сарай. Антон все так и сделал, как велел ему Клеткин. Поговорил с доброй старой женщиной, которая открыла ему дверь. А потом отправился за сарай, радуясь, что так хорошо сумел разыграть ее. Яшка сидел на старых досках и открывал банку с темным вишневым вареньем. Голубая тесемка валялась на почерневшем, подтаявшем сугробе. – Ой! – удивился Антон. – Откуда? Как? – А так, – спокойно ответил Клеткин, – садись и ешь. Разговаривать после будешь. Они ели варенье прямо из банки через край. Темные, налитые сладостью вишни таяли на языке. Антону сначала казалось, что, если бы у них было хоть пять таких банок, он все варенье смог бы съесть один. Он старался повыше запрокинуть банку, чтобы как можно больше попало в рот этой тягучей, густой вишневой сладости. Варенье текло по подбородку, попадало за воротник, длинные медленные капли падали на рубашку, на распахнутое пальто. В банке оставалось чуть поменьше половины, когда Яшка вдруг оттолкнул варенье: – Ешь сам. Не хочу больше. Но и Антон, к своему удивлению, больше не хотел, чересчур сладко, приторно до отвращения. Ни одной этой набухшей сладостью ягоды он больше не мог взять в рот."