Возвращение Онегина в светское общество

После возвращения из странствия в духовном мире Онегина появилось нечто совсем новое, намечаются даже точки соприкосновения с романтическим миром, в который была погружена Татьяна и который, как казалось бы, противоречит знакомому нам облику героя. Он углублен теперь в мечты, в... тайные преданья Сердечной, темной старины, Ни с чем не связанные сны, Угрозы, толки, предсказанья, Иль долгой сказки вздор живой.. . Эти проблески пробуждения души Онегина воспринимаются как возможность его возрождения через любовь к Татьяне. Но стала ли эта возможность свершившимся возрождением? И здесь Пушкин, следуя принципам своей художественной системы, показал всю сложность эволюции героя на новом этапе. Для Пушкина искренняя, глубокая любовь может быть сильным импульсом новой жизни, обновления, возрождения человека к новой жизни; вспомним, как сам Пушкин писал об этом в стихотворении к А. П. Керн («Я помню чудное мгновенье...») : вспомним последние его строки: Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь. Но для того чтобы проводить параллель между идеей этого стихотворения и эволюцией онегинского характера, нет оснований. И в восьмой, последней главе Онегин томится «в бездействии досуга» , по-прежнему «ничем заняться не умел» . Новые черты его характера соседствуют с прежними. Впрочем, не следует преувеличивать новизну некоторых мыслей и переживаний Онегина, обрисовавшихся в восьмой главе. В какой-то степени мечтательность была свойственна ему и раньше. В первой главе мы узнаем, что в его характере сочетались такие черты, как «мечтам невольная преданность» и вместе с тем «резкий, охлажденный ум» . Иногда в этом скептическом Онегине пробуждался романтик. Вспомним строфу из первой главы о воспоминаниях и чувствах, обуревавших Онегина и его собеседника в белые петербургские ночи: Как часто летнею порою, Когда прозрачно и светло Ночное небо над Невою И вод веселое стекло Не отражает лик Дианы, Воспомня прежних лет романы, Воспомня прежнюю любовь, Чувствительны, беспечны вновь, Дыханьем ночи благосклонной Безмолвно упивались мы! Как в лес зеленый из тюрьмы Перенесен колодник сонный, Так уносились мы мечтой К началу жизни молодой. Эта строфа соседствует в той же первой главе с другими строфами, где герой обрисован как приверженец светской моды, научившийся «рано лицемерить» , являться, в зависимости от обстоятельств, в разных масках, но внутренне охладевший, «ничто не трогало его».. . Но в письме Онегина искренность соседствует с неправдой, с светской опытностью любовных объяснений. Случайно вас когда-то встретя, В вас искру нежности заметя, Я ей поверить не посмел.. . Здесь все неправда. Разве тогда Онегин действительно не верил Татьяне и счел лишь «искрой нежности» ее пламенную, драматическую исповедь в письме к нему, которую сам называл искренней? И еще одна черта в монологе. Онегин только при полном непонимании характера, души Татьяны мог позволить себе такие предположения о ее реакции на свою любовную исповедь: Какое горькое презренье Ваш гордый взгляд изобразит. Какому злобному веселью, Быть может, повод подаю! Предположение Онегина о «злобном веселье» напоминает схему светских романов: героиня, отвергнутая когда-то человеком, в которого она была влюблена, затем упивается его страданиями и в свою очередь отвергает его любовь.. . Но рядом со всем этим в монологе Онегина есть все же слова, выстраданные, правдивые, исполненные необыкновенной силы: Я знаю, век уж мой измерен, Но чтоб продлилась жизнь моя, Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я.. . Старое и новое сплелись в сознании и характере Онегина, «положительное» и «отрицательное». вот как-то так