Реферат: Иван Карамазов как русский Фауст
С понятьем разрушенья, зла, вреда.
Фауст:
Так вот он в чем, твой труд почетный!
Не сладив в целом со вселенной
Ты ей вредишь по мелочам?
(Гёте: 167)
Черт Ивана «по долгу службы и по социальному положению <…> принужден <…> задавить в себе хороший момент и остаться при пакостях» (Достоевский: 835). «Честь добра кто-то берет всю себе, а мне оставлены в удел только пакости» (сравните: «по мелочам») (Достоевский: 836).
«Почему изо всех существ в мире только я лишь один обречен на проклятия ото всех порядочных людей и даже на пинки сапогами, ибо, воплощаясь, должен принимать иной раз и такие последствия? Я ведь знаю, тут есть секрет, но секрет мне ни за что не хотят открыть, потому-то я, пожалуй, тогда, догадавшись в чем дело, рявкну «осанну», и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и конец всему, даже газетам и журналам, потому что кто ж на них тогда станет подписываться. Я ведь знаю, в конце концов я помирюсь, дойду и я мой квадриллион и узнаю секрет. Но пока это произойдет, будирую и скрепя сердце исполняю мое назначение: губить тысячи, чтобы спасся один. Сколько, например надо было погубить душ и опозорить честных репутаций, чтобы получить одного только праведного Иова, на котором меня так зло поддели во время оно!». (Достоевский: 836). «Моя мечта – это воплотиться, но чтобы уже окончательно, безвозвратно, в какую-нибудь толстую, семипудовую купчиху и всему поверить, во что она верит. Мой идеал – войти в церковь и поставить свечку от чистого сердца, ей-богу так» (Достоевский: 824).
Н. О. Лосский отмечает, что «сатана знает о совершенстве Бога», «не может не поддаться очарованию неотразимого превосходства Бога, но до конца, до преклонения перед господом, оно не дойдет» (Лосский: 294).
«Но здравый смысл, о самое несчастное свойство моей природы – удержал меня и тут в должных границах, и я пропустил мгновенье!», – говорит черт Ивана Карамазова (Достоевский: 839).
«Облик такого существа и все поведение его оказывается в высшей степени сложным, двойственным. Оно выступает с намерением не губить, а созидать, однако свое царство, вопреки Богу. Сравнительно простейший путь для этого состоит в том, чтобы обольстить человека благами низшего порядка» (Лосский: 303). Таким образом, вместо любви на деле выступает на первый план ненависть.
То же самое можно наблюдать и в «Фаусте» Гёте.
Мефистофель:
Вы торжество мое поймете,
Когда он, ползая в помете
Жрать будет прах от башмака.
(Гёте: 170)
Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876г пишет: Идея их (чертей) царства – раздор». Только после того, как человечество будет до крайности утомлено раздорами, так, что утратит способность бунтовать; черти в конце концов раздавят человека «камнями, обращенными в хлебы»; «это их главнейшая цель». «Ими, конечно, управляет какой-нибудь огромный нечистый дух, страшной силы и поумнее Мефистофеля, прославившего Гёте» и ссылается на стихотворение Я. П. Полонского:
<…> не даром он
Слыл Мефистофелем на свете
Недаром Фаусту служил
Печать от времени носил
И обессмертил имя Гёте.
Явление дьявола Ивану Карамазову Достоевский изображает так, что остается неясным, считает ли он переживания своих героев субьективной галлюцинацией или действительно результатом посещения их злой силой.
«Вл. Соловьев говорит, что потустороннее бытие не является «в обнаженном виде. Его явления никогда не должны вызывать принудительной веры в мистический смысл жизненных происшествий, а скорее указывать, намекать на него». (Лосский: 142)
Злая сила не выносит встречи с чистой душой. Мефистофель является лишь после ухода Гретхен, говорит: «Ну что, ушла овца твоя?» Как только пришел Алеша, черт «улизнул». Иван угадал: «он тебя испугался, тебя, голубя. Ты чистый херувим» (Достоевский: 840).
По утверждению Н. О. Лосского, «приведения, явления нечистой силы <…> обыкновенно осуществляются в жизни не совсем нормальных, часто даже явно больных людей. Из этого вовсе не следует, будто содержание этих видений всегда есть только субъективная галлюцинация. Ненормальное состояние нервной системы может быть благоприятным условием для получения необычных раздражений от существ, находящихся вне нормы нашей обыкновенной жизни» (Лосский: 286).
В романе Достоевского «Преступление и наказание» Свидригайлов замечает: «Чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрет совсем человек, то прямо и попадет в другой мир» (Достоевский: 217)
Черт Ивана в какой-то степени «воплощение его самого». «А он – это я, Алеша, я сам. Все мое низкое, все мое подлое и презренное <…> он мне, впрочем, сказал про меня много правды. Я бы никогда этого не сказал себе». «Я бы очень желал, чтоб он в самом деле был он, а не я»(Достоевский: 841).