Критики

    Деду было семьдесят три, Петьке, внуку, -- тринадцать. Дед был сухой и нервный и страдал глухотой. Петька, не по возрасту самостоятельный и длинный, был стыдлив и упрям. Они дружили.
     Больше всего на свете они любили кино. Половина дедовой пенсии уходила на билеты. Обычно, подсчитав к концу месяца деньги, дед горько и весело объявлял Петьке:
     -- Ухайдакали мы с тобой пять рубликов!
     Петька для приличия делал удивленное лицо.
     -- Ничего, прокормит, -- говорил дед (имелись в виду отец и мать Петьки. Дед Петьке доводился по отцу). -- А нам с тобой это для пользы.
     Садились всегда в первый ряд: дешевле, и потом там дед лучше слышал. Но все равно половину слов он не разбирал, а догадывался по губам актеров. Иногда случалось, что дед вдруг ни с того ни с сего начинал хохотать. А в зале никто не смеялся. Петька толкал его в бок и сердито шипел:
     -- Ты чего? Как дурак...
     -- А как он тут сказал? -" спрашивал дед.
     Петька шепотом пересказывал деду в самое ухо:
     -- Не снижая темпов.
     -- Хе-хе-хе, -- негромко смеялся дед уже над собой. -- А мне не так показалось.
     Иногда дед плакал, когда кого-нибудь убивали невинного.
     -- Эх вы... люди! -- горько шептал он и сморкался в платок. Вообще он любил высказаться по поводу того, что видел на экране. Когда там горячо целовались, например, он усмехался и шептал:
     -- От черти!.. Ты гляди, гляди... Хэх!
     Если дрались, дед, вцепившись руками в стул, напряженно и внимательно следил за дракой (в молодости, говорят, он охотник был подраться. И умел).
     -- Нет, вон тот не... это... слабый. А этот ничего, верткий.
     Впрочем, фальшь чуял.
     -- Ну-у, -- обиженно говорил он, -- это они понарошке.
     -- Так кровь же идет, -- возражал Петька.
     -- Та-а... кровь. Ну и что? Нос, он же слабый: дай потихоньку, и то кровь пойдет. Это не в том дело,
     -- Ничего себе не в том!
     -- Конечно, не в том.
     На них шикали сзади, и они умолкали.
     Спор основной начинался, когда выходили из клуба. Особенно в отношении деревенских фильмов дед был категоричен до жестокости.
     -- Хреновина, -- заявлял он. -- Так не бывает.
     -- Почему не бывает?
     -- А что, тебе разве этот парень глянется?
     -- Какой парень?
     -- С гармошкой-то. Который в окно-то лазил.
     -- Он не лазил в окно, -- поправлял Петька; он точно помнил все, что происходило в фильме, а дед путал, и это раздражало Петьку, -- Он только к окну лез, чтобы спеть песню.
     -- Ну, лез. Я вон один раз, помню, полез было...
     -- А что, он тебе не глянется?
     -- Кто?
     -- Кто-кто!.. Ну парень-то, который лез-то. Сам же заговорил про него.
     -- Ни вот на столько, -- дед показывал кончик мизинца. -- Ваня-дурачок какой-то. Поет и поет ходит... У нас Ваня-дурачок такой был -- все пел ходил.
     -- Так он же любит! -- начинал нервничать Петька.
     -- Ну и что, что любит?
     -- Ну и поет.
     -- А?
     -- Ну и поет, говорю!
     -- Да его бы давно на смех подняли, такого! Ему бы проходу не было. Он любит... Когда любят, то стыдятся. А этот трезвонит ходит по всей деревне... Какая же дура пойдет за него! Он же несурьезный парень. Мы вон, помню: поглянется девка, так ты ее за две улицы обходишь -- потому что совестно. Любит... Ну и люби на здоровье, но зачем же...
     -- Чего -- зачем?
     -- Зачем же людей-то смешить? Мы вон, помню...
     -- Опять "мы, мы". Сейчас же люди-то другие стали!
     -- Чего это они другие-то стали? Всегда люди одинаковые. Ты у нас много видел таких дурачков?
     -- Это же кино все-таки. Нельзя же сравнивать.
     -- Я и не сравниваю. Я говорю, что парень непохожий, вот и все, -- стоял на своем дед.
     -- Так всем же глянется! Смеялись же! Я даже и то смеялся.
     -- Ты маленький ишо, поэтому тебе все смешно. Я вот небось не засмеюсь где попало.
     Со взрослыми дед редко спорил об искусстве -- не умел. Начинал сразу нервничать, обзывался.
     Один раз только крепко схлестнулся он со взрослыми, и этот-то единственный раз и навлек на его голову беду.
     Дело было так.
     Посмотрели они с Петькой картину -- комедию, вышли из клуба и дружно разложили ее по косточкам.
     -- И ведь что обидно: сами ржут, черти (актеры), а тут сидишь -- хоть бы хны, даже усмешки нету! -- горько возмущался дед. -- У тебя была усмешка?
     -- Нет, -- признался Петька. -- Один раз только, когда они с машиной перевернулись.
     -- Ну вот! А ведь мы же деньги заплатили -- два рубля по-старому! А они сами посмеялись и все.
     -- Главное, пишут "Комедия".
     -- Комедия!.. По зубам за такую комедию надавать.
     Пришли домой злые.
     А дома в это время смотрели по телевизору какую-то деревенскую картину. К ним в гости приехала Петькина тетя, сестра матери Петьки. С мужем. Из города. И вот все сидят и смотрят телевизор. (Дед и Петька не переваривали телевизор. "Это я, когда еще холостым был, а брат, Микита, женился, так вот я любил к ним в горницу через щелочку подглядывать. Так и телевизор ихний: все вроде как подглядываешь", -- сказал дед, посмотрев пару раз телевизионные передачи.)
     Вот, значит, сидят все, смотрят,
     Петька сразу ушел в прихожую учить уроки, а дед остановился за всеми, посмотрел минут пять на телевизорную мельтешню и заявил:
     -- Хреновина. Так не бывает.
     Отец Петьки обиделся:
     -- Помолчи, тять, не мешай.
     -- Нет, это любопытно, -- сказал городской вежливый мужчина. -- Почему так не бывает, дедушка? Как не бывает?
     -- А?
     -- Он недослышит у нас, -- пояснил Петькин отец.
     -- Я спросил: почему так не бывает? А как бывает? -- громко повторил городской мужчина, заранее почему-то улыбаясь.
     Дед презрительно посмотрел на него:
     -- Вот так и не бывает. Ты вот смотришь и думаешь, что он правда плотник, а я, когда глянул, сразу вижу: никакой он не плотник. Он даже топор правильно держать не умеет.
     -- Они у нас критики с Петькой, -- сказал Петькин отец, желая немного смягчить резкий дедов тон.
     -- Любопытно, -- опять заговорил городской. -- А почему вы решили, что он топор неправильно держит?
     -- Да потому, что я сам всю жизнь плотничал. "Почему решили?"
     -- Дедушка, -- встряла в разговор Петькина тетя, -- а разве в этом дело?
     -- В чем?
     -- А мне вот гораздо интереснее сам человек. Понимаете? Я знаю, что это не настоящий плотник -- это актер, но мне инте... мне гораздо интереснее...
     -- Вот такие и пишут на студии, -- опять с улыбкой сказал муж Петькиной тети.
     Они были очень умные и все знали -- Петькина тетя и ее муж. Они улыбались, когда разговаривали с дедом. Деда это обозлило.
     -- Тебе не важно, а мне важно, -- отрезал он, -- Тебя им надуть -- пара пустяков, а меня не надуют,
     -- Ха-ха-ха, -- засмеялся городской человек. -- Получила?
     Петькина тетя тоже усмехнулась,
     Петькиному отцу и Петькиной матери было очень неудобно за деда.
     -- Тебе ведь трудно угодить, тять, -- сказал Петькин отец. -- Иди лучше к Петьке, помоги ему. -- Склонился к городскому человеку и негромко пояснил: -- Помогает моему сыну уроки учить, а сам -- ни в зуб ногой. Спорят друг с другом. Умора!
     -- Любопытный старик, -- согласился городской человек.
     Все опять стали смотреть картину, про деда забыли. Он стоял сзади как оплеванный. Постоял еще немного и пошел к Петьке.
     -- Смеются, -- сказал он Петьке.
     -- Кто?
     -- Вон... -- Дед кивнул в сторону горницы. -- Ничего, говорят, ты не понимаешь, старый хрен. А они понимают!
     -- Не обращай внимания, -- посоветовал Петька.
     Дед присел к столу, помолчал. Потом опять заговорил.
     -- Ты, говорят, дурак, из ума выжил...
     -- Что, так и сказали'
     -- А?
     -- Так и сказали на тебя -- дурак?
     -- Усмехаются сидят. Они шибко много понимают! -- Дед постепенно "заводился", как выражался Петька.
     -- Не обращай внимания, -- опять посоветовал Петька.
     -- Приехали... Грамотеи! -- Дед встал, покопался у себя в сундуке, взял деньги и ушел.
     Пришел через час пьяный.
     -- О-о! -- удивился Петька (дед редко пил). -- Ты чего это?
     -- Смотрют? -- спросил дед,
     -- Смотрют. Не ходи к ним. Давай я тебя раздену. Зачем напился-то?
     Дед грузно опустился на лавку.
     -- Они понимают, а мы с тобой не понимаем! -- громко заговорил он. -- Ты, говорят, дурак, дедушка! Ты ничего в жизни не понимаешь. А они понимают! Денег много?! -- Дед уже кричал. -- Если и много, то не подымай нос! А я честно всю жизнь горбатился!.. И я же теперь сиди помалкивай. А ты сроду топора в руках не держал! -- Дед разговаривал с дверью, за которой смотрели телевизор.
     Петька растерялся.
     -- Не надо, не надо, -- успокаивал он деда. -- Давай я тебя разую. Ну их!..
     -- Нет, постой, я ему скажу... -- Дед хотел встать, но Петька удержал его:
     -- Не надо, деда!
     -- Финтифлюшки городские. -- Дед как будто успокоился, притих.
     Петька снял с него один сапог.
     Но тут дед опять чего-то вскинул голову.
     -- Ты мне усмешечки строишь? -- Опять глаза его безрассудно заблестели. -- А я тебе одно слово могу сказать!.. -- Взял сапог и пошел в горницу. Петька не сумел удержать его.
     Вошел дед в горницу, размахнулся и запустил сапогом в телевизор:
     -- Вот вам!.. И плотникам вашим!
     Экран -- вдребезги.
     Все повскакали с мест. Петькина тетя даже взвизгнула.
     -- Усмешечки строить! -- закричал дед. -- А ты когда-нибудь топор держал в руках?!
     Отец Петькин хотел взять деда в охапку, но тот оказал сопротивление. С грохотом полетели стулья. Петькина тетя опять взвизгнула и вылетела на улицу.
     Петькин отец все-таки одолел деда, заломил ему руки назад и стал связывать полотенцем.
     -- Удосужил ты меня, удосужил, родитель, -- зло говорил он, накрепко стягивая руки деда. -- Спасибо тебе.
     Петька перепугался насмерть, смотрел на все это широко открытыми глазами. Городской человек стоял в сторонке и изредка покачивал головой. Мать Петьки подбирала с пола стекла.
     -- Удосужил ты меня... -- все приговаривал отец Петьки и нехорошо скалился.
     Дед лежал на полу вниз лицом, терся бородой о крашеную половицу и кричал:
     -- Ты мне усмешечки, а я тебе -- одно слово!.. Слово скажу тебе, и ты замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь...
     -- Да разве я так говорил? -- спросил городской мужчина.
     -- Не говорите вы с ним, -- сказала мать Петьки. -- Он сейчас совсем оглох. Бессовестный.
     -- Вы меня с собой за стол сажать не хочете -- ладно! Но ты мне... Это -- ладно, пускай! -- кричал дед. -- Но ты мне тогда скажи: ты хоть один сруб срубил за свою жизнь? А-а!.. А ты мне же говоришь, что я в плотниках не понимаю! А я половину этой деревни своими руками построил!..
     -- Удосужил, родимчик тебя возьми, удосужил, -- приговаривал отец Петьки.
     И тут вошли Петькина тетя и милиционер, здешний мужик, Ермолай Кибяков.
     -- Ого-го! -- воскликнул Еромолай, широко улыбаясь. -- Ты чего это, дядя Тимофей? А?
     -- Удосужил меня на радостях-то, -- сказал отец Петьки, поднимаясь.
     Милиционер хмыкнул, почесал ладонью подбородок и посмотрел на отца Петьки. Тот согласно кивнул головой и сказал:
     -- Надо. Пусть там переночует.
     Ермолай снял фуражку, аккуратно повесил ее на гвоздик, достал из планшета лист бумаги, карандаш и присел к столу.
     Дед притих.
     Отец Петьки стал рассказывать, как все было. Ермолай пригладил заскорузлой темной ладонью жидкие волосы на большой голове, кашлянул и стал писать, навалившись грудью на стол и наклонив голову влево.
     "Гражданин Новоскольцев Тимофей Макарыч, одна тысяча..."
     -- Он с какого года рождения?
     -- С девяностого.
     "...Одна тысяча девяностого года рождения, плотник в бывшем, сейчас сидит на пенсии. Особых примет нету.
     Вышеуказанный Тимофей двадцать пятого сентября сего года заявился домой в состоянии крепкого алкоголя. В это время семья смотрела телевизор. И гости еще были..."
     -- Как кинофильм назывался?
     -- Не знаю. Мы включили, когда там уже шло, -- пояснил отец. -- Про колхоз. "...Заглавие фильма не помнят, Знают одно: про колхоз.
     Тимофей тоже стал смотреть телевизор. Потом он сказал: "Таких плотников не бывает". Все попросили Тимофея оправиться. Но он продолжал возбужденное состояние. Опять сказал, что таких плотников не бывает, вранье, дескать. "Руки, говорит, у плотников совсем не такие". И стал совать свои руки, Его еще раз попросили оправиться. Тогда Тимофей снял с ноги правый сапог (размер 43-45, яловый) и произвел удар по телевизору.
     Само собой, вышиб все на свете, то есть там, где обычно бывает видно.
     Старший сержант милиции КИБЯКОВ".
     Ермолай встал, сложил протокол вдвое, спрятал в планшет.
     -- Пошли, дядя Тимофей!
     Петька до последнего момента не понимал, что происходит. Но когда Кибяков и отец стали поднимать деда, он понял, что деда сейчас поведут в каталажку. Он громко заплакал и кинулся защищать его:
     -- Куда вы его?! Деда, куда они тебя!.. Не надо, тять, не давай!..
     Отец оттолкнул Петьку, а Кибяков засмеялся:
     -- Жалко дедушку-то? Сча-ас мы его в тюрьму посадим. Сча-ас...
     Петька заплакал еще громче.
     Мать увела его в уголок и стала уговаривать:
     -- Ничего не будет с ним, что ты плачешь-то? Переночует там ночь и придет. А завтра стыдно будет. Не плачь, сынок,
     Деда обули и повели из избы. Петька заплакал навзрыд. Городская тетя подошла к ним и тоже стала уговаривать Петьку:
     -- Что ты, Петенька? В отрезвитель ведь его повели-то, в отрезвитель! Он же придет скоро, У нас в Москве знаешь сколько водят в отрезвитель!.,
     Петька вспомнил, что это она, тетя, привела милиционера, грубо оттолкнул ее от себя, залез на печку и там долго еще горько плакал, уткнувшись лицом в подушку.