Волчья шуба

    I
    В жестокий декабрьский мороз пианист Зоофилов сидел в комнате своего знакомого чиновника Трупакина и говорил ему так:
    — Не можете ли вы, миленький, одолжить мне на неделю вашу волчью шубу… Мне нужно ехать на концерт в Чебурахинск, а пальтишко моё жидкое. До Чебурахинска на лошадях ещё вёрст тридцать. Сделайте доброе дело — одолжите шубу на недельку.
    — А вдруг она пропадёт? Вдруг вы её потеряете?
    — Ну, что вы… Как можно!
    — А вдруг мне самому понадобится?
    — Да ведь у вас другая есть, новая.
    Чиновник Трупакин прикусил сухими губами сизый ус, посмотрел в окно и сказал:
    — Так-то оно так. Это верно. Добрые знакомые всегда должны помогать друг другу. Слава богу — не звери же мы, в самом деле. Хорошо, Стефан Семёныч. Я вам дам шубу. Человек не собака, и замерзать ему невозможно…
    Глаза пианиста заблистали радостью.
    — Даёте? Ну, вот — спасибо!
    — У ж раз сказал, что дам — то дам. Отчего же… Ведь шубы от этого не убудет. Не правда ли?
    — Конечно, конечно.
    — Я и сам так думаю, Марья Семёновна!
    Чиновник Трупакин обратился к вошедшей жене:
    — Вот, Мари, пианист наш замёрзнуть в своей турне боится. Дай ему шубу волчью.
    — И прекрасно,— сказала жена.— Всё равно так лежит.
    — Я и сам так думаю. А то что ж человека морозить — звери мы, что ли?
    — Я вам очень, очень благодарен, Исай Петрович!
    — Ну, какие там благодарности… Все мы должны помогать друг другу! Не дикари ж, в самом деле, не звери. Хе-хе! Слава богу, крест на шее есть.
    В кабинете зазвонил телефон.
    — Алло!- сказал Трупакин, беря трубку.- Вы, Анна Спиридоновна? Как поживаете… Что? Спасибо. Что! Зоофилов у меня сейчас сидит… Да… Какой случай: морозы адские, а ему в концерт ехать нужно. Так уж он у меня волчью шубу берёт. Да и пусть. Лучше уж пусть она живую душу греет, чем даром лежит. Не дикари, слава богу… Что? Прощайте.
    Трупакин повесил трубку и доброжелательно взглянул на Зоофилова:
    — Сегодня хотите забрать? Сейчас я вам это и устрою. Палашка! Послушай, Палашка, достань из сундука шубу и, завернув в простыню, отдай барину. Он, видишь ли ты, Палашка, попросил её одолжить на время, потому что ехать барину нужно, а дедушка-мороз, хе-хе, кусается. Да почему, думаю себе, не дать? Сем-ка я выручу хорошего человечка.
    Трупакин добродушно засмеялся, и морщинки весёлой толпой сбежались около его глаз. Разогнав эту самовольную сходку, Трупакин покачал головой, вздохнул и промолвил:
    — Ах, как было бы хорошо, если бы все люди помогали друг другу. Жилось бы слаще и теплее. Уходите? Ну, всех вам благ. Шубочку-то не забудьте захватить. Когда едете? Послезавтра? Ну-ну…
    Зоофилов ещё раз поблагодарил Трупакина в самых тёплых выражениях, и, захватив волчью шубу, ушёл.
    А Трупакин решил съездить в клуб.
    Оделся, вышел и сел на извозчика.
    — Ну, что, ездишь?— спросил он извозчика, когда лошадь тронулась.
    — Езжу.
    — Это, брат, хорошо. Летом-то небось вашему брату легче…
    — Да оно как будто послободнее.
    — Зимой холодно ведь, чай?
    — Да, холодно.
    — То-то и оно. Бедному человеку, братец ты мой, зимой зарез.
    — Верно. В самую точку будет сказать.
    — Да-а, братяга. Тут ко мне вот один музыкант ходит. Такой, братец ты мой, что сплошная жалость возьмёт на него глядеть. Морозы-то большие, а ему, слышь, ехать нужно музыкарить. Что ж ты думаешь — дал я ему шубу свою волчью. На, мил человек. Мне не жалко. Верно?
    — Да-с.
    — То-то и оно. Тут, брат, уж сквалыжничать нечего. Не людоеды, слава богу. В груди-то тоже сердце есть. Не правда ли?
    — Верно. Бедному человеку зачем не спомочь.
    — То-то и оно. Дал я ему волчью шубу. На, носи. Сам, брат, Христос заповедал помогать страждущим. Не так ли?
    Извозчик в ответ на это помолчал и потом шмыгнул носом так сильно, что лошадь побежала вскачь.
    II
    Провожать Зоофилова на вокзал собрались несколько приятелей.
    — А ловко ты устроился,— сказал одобрительно актёр Карабахский, похлопывая Зоофилова по спине.
    — С чем устроился?
    — Да с шубой. Ведь ты её у Трупакина взял. Добрый старичок и очень обязательный.
    — А ты откуда знаешь о шубе?
    — Он же вчера в клубе вскользь сказал. Душа-парень, видно. Истый христианин. «Надо, говорит, ближним помогать: Мы, говорит, слава богу, не тигры какие-нибудь». Добрейшей души старикан.
    К беседовавшим друзьям подлетела, потирая руки, раскрасневшаяся от холода Манечка Белобородая.
    — Едете?— сказала она, смотря на Зоофилова влюблёнными глазами. И шепнула так, чтобы никто не слышал:— Не забудете? Не охладеете?
    — Манечка! Что ты…
    — Положим, охладеть вам трудно. В крайнем случае трупакинская шуба вас согреет.
    — Тру… пак…?
    — Ну да. Я совершенно, совершенно случайно узнала, что вы были такой умница и выпросили у него шубу.
    — Откуда же вы узнали? — угрюмо спросил Зоофилов. — От Трупакина ?
    — Да нет же! Это мне сказала сегодня подруга по курсу. Не знаю, кто ей это сообщил. Милый Трупакин! Если бы он был здесь, я бы его за это расцеловала!
    Пришёл проводить Зоофилова и Трупакин. Он был в отчаянии, что опоздал, и успел только к третьему звонку.
    Поезд тронулся. Стоя на площадке, Зоофилов посылал друзьям воздушные поцелуи и слышал, как Трупакин говорил окружающим:
    — Как, думаю, молодого человека отпустить в подбитом ветром пальтишке?.. Хе-хе. Дал шубу. Волчью. Хорошая ещё шубёнка. Пусть, думаю, погреется бедовая голова. Слава богу, не леопарды какие-нибудь. Человек не собака, и замерзать ему неподходящее дело.
    Через час Зоофилов стал устраиваться на ночлег. Сквозь закрытую дверь купе он услышал разговор кондукторов:
    — Куда ж его посадить, ежели всё занято? На голову, что ли?!
    — Куда, куда… Идиётская голова! Ну, посади его в то купе, в котором господин в трупакинской шубе едет. Невелика птица — подвинется.
    III
    Чебурахинск был городишка маленький, но собственную газету имел.
    Устроитель концерта через пять минут после приезда Зоофилова доброжелательно подмигнул ему и, вынув из кармана «Чебурахинский голос», показал отчёркнутое место:
    «Мы счастливы приветствовать известного пианиста Зоофилова, посетившего наш богоспасаемый город с целью дать концерт на пианино. Публика, конечно, подарит своей благосклонностью виртуоза, который приехал, даже. невзирая на суровую температуру. Кстати, несколько чёрточек из жизни концертранта: рассказывают, что беззаботный артист собрался ехать в турне налегке, не имея теплого платья, и в самый последний момент положение было спасено другом талантливого артиста, Трупакиным, одолжившим. ему волчью шубу. Только таким образом талантливый артист мог, как говорили древние, перейти через Рубикон»… После концерта Зоофилов ужинал со своим импрессарио и с поклонниками. Было много выпито… пили за всех: за Зоофилова, за искусство, за поклонников, за Бетховена… — Спасибо за тёплый приём,— сказал, утирая слезу, Зоофилов. — Нет,— сказал подвыпивший импрессарио…— Давайте выпьем лучше за то, что согрело Зоофилова лучше нашего приёма: за знаменитую трупакинскую шубу! Зоофилов вскочил с места так порывисто, что опрокинул стул. — Стойте!— закричал он.— Не могу больше!! Дайте мне татарина! Ради бога! Где тут у вас татарин! IV — Алло!— сказал Трупакин, беря телефонную трубку.— Кто у телефона? Анна Спиридоновна? Моё почтение! Что? Как? Да, плохо. Никак я не могу, старый дурак, разочароваться в людях. А они и пользуются этим… Сижу я теперь и думаю: стоит ли делать людям добро. Что? А случилось то, что я по своей доброте одолжил на недельку этому несчастному Зоофилову хорошую волчью шубу, а он… что бы вы думали, что он сделал? Ни более ни менее, что продал её татарину, а деньги пропил со своими распутными друзьями… стоит ли после этого… Что? Прощайте. Трупакин повесил трубку и, печально опустив голову, вышел в прихожую. — Я ухожу, Палашка… Вот, брат Палашка, отплатили мне, старому дураку, за моё доверие. Волчья-то шуба — ау! Не-ет! Видно, добро-то нынче не в цене… Не люди пошли, а тигры пошли, господа!.. Выйдя на улицу и усевшись на извозчика, Трупакин втянул в себя воздух и сказал: — А морозец-то здоровый! — Да… Подковыривает. — Бедному-то человеку, который без шубы, круто. — Это уж и разговору нет. — Да только, брат, нынче не человек пошёл, а леопард. Ходил тут ко мне музыкант один,— и дай да дай ему волчью шубу! Холодно, вишь, ему было… Ну-с, дал я ему шубу, и что ж бы ты, брат извозчик, думал…