Найдите эпитеты в тексте и простые глагольные сказуемые. Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства – бессознательная вера в необходимость здравого смысла. Я вспоминаю горницу в дедушкином доме, домотканый ко...

Найдите эпитеты в тексте и простые глагольные сказуемые. Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства – бессознательная вера в необходимость здравого смысла. Я вспоминаю горницу в дедушкином доме, домотканый ковёр на стене, на котором вышит огромный бровастый олень с печальными глазами. Позади оленя маленький человек, ссутулившись, с каким-то жестоким усердием целится в него из ружья. Мне кажется, этот маленький человечек сердит на оленя за то, что олень такой большой, а он такой маленький, и чувствую, что этот маленький человечек никогда не простит этой разницы. И хотя олень на него не смотрит, по его печальным глазам видно, он знает человека, который, ссутулившись, целится в него. И олень такой огромный, что промахнуться никак невозможно, и он, олень, об этом знает, что промахнуться никак невозможно, а бежать некуда, ведь он такой большой, что его отовсюду видно. Раньше он, наверное, пробовал бежать, но теперь понял, что от этого сутулого человека никуда не убежишь. Я подолгу смотрел на этот ковёр, и любил оленя, и ненавидел этого охотника, с его ссутуленной в жестоком усердии спиной. Помню хорошо и один из плакатов, которыми были оклеены стены дедушкиного дома. Мужичок, горестно всплеснувший руками перед неожиданно разверзшимся мостом, в который провалилась его лошадёнка вместе с телегой. Под этой поучительной картинкой была не менее поучительная подпись: «Поздно, братец, горевать, надо было страховать!» )Я не очень верю этому мужичку. Не успела лошадь провалиться, как он уже всплеснул руками и больше ничего не делает. То, что я видел вокруг себя, подсказывало мне, что крестьянин вряд ли так легко расстанется со своей лошадью, он до конца будет пытаться спасти её, удержать если не за вожжи, то хотя бы за хвост. Однажды мне показалось, что сквозь усы мужичка проглядывает улыбка. Она проглядывала из щетины на лице, как маленький хищник из-за кустов. Конечно, это мне показалось, но, видно, и показалось то потому, что я чувствовал фальшь. Детство верит, что мир разумен, а всё неразумное - это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг. Может быть, дело в том, что в детстве мы ещё слышим шум материнской крови, проносившейся сквозь нас и вскормившей нас. Мир руками наших матерей делал нам добро и только добро, и разве не естественно, что доверие к его разумности у нас первично? А как же иначе? Я думаю, что настоящие люди - это те, что с годами не утрачивают детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с безумием жестокости и глупости.