Сожмите изложение на 25 процентов    Григорий потерял счет томительно тянувшимся дням. До октября он кое-как прожил в лесу, но когда начались осенние дожди, а затем холода - с новой и неожиданной силой проснулась в нем тоска по...

Сожмите изложение на 25 процентов    Григорий потерял счет томительно тянувшимся дням. До октября он кое-как прожил в лесу, но когда начались осенние дожди, а затем холода - с новой и неожиданной силой проснулась в нем тоска по детям, по родному хутору...    Чтобы как-нибудь убить время, он целыми днями сидел на нарах, вырезывал из дерева ложки, выдалбливал  миски,  искусно  мастерил  из  мягких  пород игрушечные фигурки людей и животных. Он старался ни о чем не думать  и  не давать дороги к сердцу ядовитой тоске. Днем это ему удавалось, но длинными зимними ночами тоска воспоминаний одолевала его. Он подолгу  ворочался  на нарах и не мог заснуть. Днем никто из жильцов землянки не слышал  от  него ни слова жалобы, но по ночам он  часто  просыпался,  вздрагивая,  проводил рукою по лицу - щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от слез.    Ему часто снились дети, Аксинья, мать и все остальные близкие, кого уже не было в живых. Вся жизнь Григория была в  прошлом,  а  прошлое  казалось недолгим  и  тяжким  сном.  "Походить  бы  ишо  раз  по   родным   местам, покрасоваться на детишек, тогда можно бы и помирать", - часто думал он.    На провесне как-то днем неожиданно заявился Чумаков.  Он  был  мокр  по пояс, но  по-прежнему  бодр  и  суетлив.  Высушив  одежду  возле  печурки, обогревшись, подсел к Григорию на нары.    - Погуляли же мы, Мелехов, с той поры, как ты от  нас  отбился!  И  под Астраханью были, и в калмыцких степях... Поглядели на белый  свет!  А  что крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча жену  взяли  заложницей, имущество забрали, ну,  он  и  остервенился,  приказал  рубить  всех,  кто Советской власти служит. И зачали рубить всех подряд: и учителей, и разных там фельдшеров, и агрономов... Черт те кого только не рубили!  А  зараз  - кончили и нас, совсем, - сказал он, вздыхая и все еще ежась от  озноба.  - Первый раз разбили нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью окружили с трех сторон, оставили один ход на бугор, а там снегу -  лошадям по пузо... С рассветом вдарили из пулеметов, и  началось...  Всех  посекли пулеметами. Я да сынишка Фомина - только двое и  спаслись.  Он,  Фомин-то, Давыдку своего с собой возил с самой осени. Погиб и сам Яков Ефимыч...  На моих глазах погиб. Первая  пуля  попала  ему  в  ногу,  перебила  коленную чашечку, вторая - в голову, наосклизь.  До  трех  раз  падал  он  с  коня. Остановимся, подымем, посадим в седло,  а  он  проскачет  трошки  и  опять упадет. Третья пуля нашла его, ударила в бок... Тут  уж  мы  его  бросили. Отскакал я на сотейник, оглянулся, а его уже лежачего двое конных  шашками полосуют...