Реферат: Образ Медного Всадника в поэзии конца XX века

Вероятно, можно говорить о размывании чёткого привычного образа медного кумира: в его восприятии современными поэтами присутствуют и ирония, и сочувствие опальному, неуместному в городе Ленина императору на коне, отражённому к тому же кривым зеркалом истории в стоящем через Неву монументе другому диктатору – на броневике:

Императорскийкентаврназернистойскале,

Ощеривусы, надНевоюлетит.

Помётголубиныйнамедномчеле

Стекает, какбелыеслёзы, вгранит.

Указ, эстафету, Россиисудьбу

Кентавр-императорзажалвкулаке.

Ирукунавстречуемупротянул

Плюгавыйдиктаторнаброневике.

(Г.Марк. “Невская эстафета”)

Несколько иначе звучит сравнение двух скульптурных персонажей в романе В.Гандельсмана “Там на Неве дом”. Автор “сажает” на коня, который преследует героя, не Петра, а Ленина, и нетрадиционно задаёт традиционный вопрос:

Скажи, кудатыскачешь,

гордыйконь,

игдеотбросишьтысвоикопыта?

Мы подошли к очень важному и принципиально новому аспекту темы: Пётр и Ленин в “статуарном” мифе Петербурга.

Первым удивительную перекличку памятников Петру и Ленину выявил, скорее всего, Иосиф Бродский в эссе “Ленинград”. Вновь к этой теме возвращается Виктор Кривулин в книге “Охота на Мамонта” (СПб., 1998). После Бродского и Кривулина сопоставление Медного всадника и Ленина на броневике у Финляндского вокзала настолько очевидно и наглядно, что существование этих монументов в таком дуалистическом варианте кажется просто задуманным изначально.

Памятник Ленину у Финляндского вокзала – “это единственный в мире монумент человеку на броневике. Уже хотя бы в этом отношении мы имеем дело с символом нового мира. Старый мир представляли люди на лошадях <...>

В полном соответствии с каковым обстоятельством километрах в трёх вниз по течению, на другом берегу стоит памятник человеку, чьё имя город носил со дня своего основания: Петру Великому” (И.Бродский. “Ленинград”).

Далее Бродский отмечает значимость сравнения и окружения памятников: рядом с Лениным – райком партии, “Кресты”, Артиллерийская академия, а протянутая рука указывает на управление КГБ. Около Медного Всадника – Адмиралтейство, Сенат (ныне Государственный исторический архив), “а вытянутой рукой он указывает на Университет, здание которого он построил и в котором человек с броневика позднее получил кое-какое образование”.

Можно сказать, что монументальные образы Ленина–Петра, взятые в сопоставлении, – своего рода новая мифологема Ленинграда–Петербурга. В этом контексте большой интерес представляют два произведения, в названиях которых подчёркивается их петербургский характер: “Петербургский роман” И.Бродского (подзаголовок: “Поэма в трёх частях”) и поэма “Монумент” Нонны Слепаковой (подзаголовок: “Последняя петербургская поэма”).

Поэма Бродского, датируемая 1961 годом, – раннее его произведение, написанное ещё в Ленинграде, то есть в то время и в том месте, о которых поэт будет вспоминать всю жизнь.

Петербургский герой всегда литературен – он вышел из города, как из какого-то более или менее известного текста. Герой Бродского – петербургский житель, лирическое “я” поэта. Он вымышлен и реален одновременно. Читатель ощущает повторяемость событий и судеб, герой оказывается в ситуации пушкинского и мандельштамовского Евгения, также гоним “столетьями гонений” и “тарахтящим веком”:

Гонимстолетьямигонений

отсмертивсюдувдвухшагах,

теперьздороваюсь, Евгений,

стобойнаэтихберегах.

Пётр более симпатичен Бродскому, чем его антагонист – Ленин, который, “пожалуй, только в двух отношениях был сходен с ПетромI: в знании Европы и в безжалостности” (эссе “Ленинград”). Пётр родствен поэту по способу видеть мир. С точки зрения Бродского, “Пётр провидел город, и более чем город: Россию с лицом, обращённым к миру <...> Он был влюблён в пространство, особенно морское” (там же.)

Бродский определил, откуда у него, как, впрочем, и у всей русской литературы, колыбелью которой, по его мнению, стал Петербург почти сразу после основания, возникло представление о свободе: “Личность в этом городе всегда будет стремиться куда-то в сторону, поскольку пространство, перед ней предстающее, не ограничено и не разграничено землёй. Отсюда – мечта о неограниченной свободе” ³ . Конечно, имелась в виду прежде всего свобода духовная.

Именно о духовной свободе, позволяющей человеку гонимому оставаться самим собой, говорил Бродский и в своей Нобелевской лекции, развивая одну из самых важных идей поэмы “Петербургский роман” – о человеке, который “гоним, но всё-таки не изгнан”.