Реферат: «Онегина» воздушная громада
Онегина».
Дело в том, что пушкинский роман предстаёт готовым и становящимся в одно и то же
время, он созидается на наших глазах. Читателю дано почувствовать и глубокую
продуманность концепции, долговременность вынашивания “плана”, и сиюминутность,
случайность тех или других решений. “Ошибки” не исправляются, но подобно ложным
сюжетным ходам у Стерна или, скажем, в «Страннике» А.Вельтмана (произведении, к
которому Пушкин проявил большой интерес именно в пору завершения «Евгения
Онегина»), остаются сигналами спонтанной, зафиксированной в своей протяжённости
творческой работы (“Противоречий очень много, // Но их исправить не хочу...”).
Ощущение такое, что вместе с завершённым зданием видятся и неубранные леса. Было
бы весьма неточным говорить о позиции автора, что он уверенно противостоит
материалу: состояние высокого творческого спокойствия и самообладания (“Вперёд,
вперёд, моя исторья!”) соседствует с состоянием, когда он пассивно отдаётся
жизненному потоку. И всё это естественно и органично сосуществует в красках
целого.
А как обстоит дело с отмеченными выше тремя последовательными ситуациями? Может
показаться, что это всецело Ich-Erzдhlsituation: автор выступает в качестве
короткого знакомого своего героя, причём их близость заявлена с первых строк
(“Онегин, добрый мой приятель...”); он встречается с ним в Петербурге и
совместно проводит время (в черновой редакции главы о путешествии Онегина
зафиксирован и вторичный момент их встречи: “Ко мне явился он // Неприглашённым
привиденьем...”). Словом, автор сюжетно входит в художественный мир
произведения, и соответственно повествование ограничено кругозором
непосредственного участника событий. Но в то же время автор обладает
прерогативой объективного знания, доходящего до степени эпического всезнания,
почти такого же объёма, как у Тургенева или Бальзака. Другими словами,
Ich-Erzдhlsituation совмещена с другой ситуацией – ситуацией дистанцирования; и
кроме того, некоторые пассажи выдержаны в стиле нейтральной ситуации, то есть
рассказа от лица повествователя, но с приноровлением к образу мыслей и лексике