Литератор (Опальные рассказы)

    Я первый раз в жизни видел такого писателя.
     Он был еле грамотный. Читал он, правда, ничего себе, сносно. Хотя на некоторых длинных словах затруднялся. И буквы некоторые ему, видимо, были
     в диковинку.
     Зато писал он до того худо, что в первый момент я даже растерялся, когда посмотрел на его рукопись. Это было чорт знает что такое. Что-то вообще было нацарапано на бумаге, но что именно-- разобрать было трудно.
     Я просто обомлел, даже испугался, когда он заявил, что эта рукопись -- юмористический рассказ. В рукописи было десятка два еле понятных фраз и выражений.
     Ей-богу, такого писателя мне не приходилось больше видеть!
     А главное, от него почему-то сильно разило скипидаром. Запах был до того острый, что просто можно было потерять сознание, если подольше посидеть с таким человеком.
     Он, видимо, и сам сознавал всю остроту своего запаха. И, входя в комнату, он просил разренения слегка приоткрыть форточку.
     --- Слушайте, товарищ,--сказал я ему, возвращая рукопись, -- да, может, вы спутали? Может, вы вовсе, как бы сказать, не писатель?
     -- Зачем же путать, -- уныло сказал он. -- Известно -- писатель. Беллетрист.
     Он заходил ко мне несколько раз. И всякий раз приносил страницы две-три чорт знает какой ерунды.
     Я несколько попривык к его куриному почерку и стал более внимательно читать. Нет, это была совершеннейшая галиматья. Это была просто неслыханная чушь. Это был какой-то лепет дефективного переростка!
     С некоторым испугом отдавал я ему обратно рукописи. Я боялся, как бы он меня не убил за возврат. Уж очень он был мрачный. И усы у него были длинные, разбойничьи.
     Однако, он довольно терпимо относился к возврату.
     -- Значит, для журнала не годится?--спрашивал он. -- Печатать нельзя?
     -- М-да, -- говорил я, -- навряд ли можно.
     Он довольно равнодушно пожимал плечами и неясно говорил:
     -- Надо, конечно, расстараться. И уходил.
     Всего он заходил ко мне четыре раза.
     В последний раз он припер с собой довольно объемистую рукопись -- страниц на двадцать.
     Я тут же, при нем, прочел и просто побледнел от злости.
     -- Это, -- говорю товарищ, ну, прямо ни к чортовой матери не годится. Надо же, наконец, понять. Не только печатать -- читать совестно. Возьмите обратно. И не приходите больше.
     Он строго посмотрел на меня и сказал:
     -- Дайте тогда расписку.
     -- Какую расписку?
     -- Да что не приняли?
     -- Да на что, -- говорю, тебе, чудак-человек, расписка?
     -- Да так, -- говорит, -- все-таки.
     Я посмеялся, но расписку дал. Написал, что произведения писателя такого-то не подходят для печати за малограмотностью.
     Он поблагодарил меня и ушел со своей распиской.
     Дня через три он снова прибежал ко мне. Он был несколько не в себе.
     Он протянул назад свою расписку и сказал:
     -- Надо на бланке и чтоб печать. Нельзя такие расписки выдавать.
     Тут я припер этого человека к стене. Я просто велел объяснить, на кой дьявол ему нужна расписка. Я ему сказал, что я человек частный и сам никаких печатей на руках не имею.
     Тогда, несколько путаясь и сморкаясь в свою толстовку, он объяснил.
     -- Что ж, -- сказал он, -- человек я, конечно, не богатый. Гуталин делаю. Производство, конечно, маленькое -- только что кормиться. И если, -- говорит, -- меня налогом обложить, то я в трубу свободно вылечу. Или за квартиру платить не могу, как торговец. А в доме говорят: "Какая у тебя профессия? Какую тебе цену определить?" Я говорю: "Какая профессия -- литератор". "Неси, -- говорят, сукин сын, удостоверение. Фининспектор тоже с нас требует". -- "Бюрократизм, -- гозорю, -- какой. Ладно достану". Чего теперь делать?
     -- Да уж, -- говорю, -- не знаю.
     Он потоптался в нерешительности и ушел.
     Фамилию свою он просил никому не говорить. Чорт с ним, не скажу.