(дам 50 б) Объясните как вы понимаете смысл финала текста "Михаська зажмурил глаза и решил, что нарочно больше не будет думать про войну и разглядывать в облаках эти взрывы. Он подумал про отца и открыл глаза. Над головой плыл...

(дам 50 б) Объясните как вы понимаете смысл финала текста "Михаська зажмурил глаза и решил, что нарочно больше не будет думать про войну и разглядывать в облаках эти взрывы. Он подумал про отца и открыл глаза. Над головой плыли цветы из облаков." Михаська любил смотреть на облака. По дребезжащей железной лестнице он забирался на плоскую крышу. За дальней трубой, возле слухового окна, у него было любимое местечко. Если лечь на спину, Михаську здесь даже с крыши не видно, а с земли тем более. Это местечко он нашел еще в войну, когда учился во втором классе. Тогда по вечерам назначали дежурных по крыше на случай бомбежки. Впрочем, вскоре эти дежурства отменили, потому что фашистские самолеты до их города долететь не могли. Воздушную тревогу тоже объявили всего раза два, наверное, просто так, на всякий случай. Михаська помнил тот вечер. Незадолго до этого они с мамой, как и все жильцы, обклеивали свои окна белыми полосками бумаги крест-накрест. На верхнем стекле крест, на боковых тоже по кресту. Все говорили, что это очень помогает. Если бомба упадет, то стекла с такими полосками не разобьются. Михаська, признаться, мало этому верил, потому что даже простой небольшой камешек для стекла – гибель, а тут бомба! А через несколько дней вечером завыла сирена, и мама закричала на Михаську, потому что он копался – у него не застегивались пуговицы на пальто. Когда они вышли из дому, по черному небу шарили лучи прожектора и время от времени освещали самолет. Но самолет был наш, четырехкрылый «кукурузник»; таких у немцев не бывает. Мама все торопила Михаську, а он говорил ей, чтоб она не спешила, потому что самолет наш. Бомбоубежище было далеко, и они не успели до него дойти, как тревогу отменили, и они пошли домой. Михаська говорил маме: «Ну, видишь, видишь, ведь я говорил…» Мама ничего не отвечала и только вздыхала. А на крыше все тогда оборудовали по-настоящему. В разных концах поставили ящики с песком, возле слухового окна – бочку с водой и прямо к бочке прибили два гвоздя, загнули их и на крючки повесили ведра. Это Михаське нравилось. Было похоже на корабль. Там тоже висят ведра, только белые с красной полосой. Но бочка так и не пригодилась. Песок потом растаскали по крыше ребята, а ведра унесли обратно в домоуправление. Осталось от всей тревоги одно Михаськино тихое местечко за трубой. Он иногда приходил сюда, ложился на спину, ощущая жар нагретого железа, и смотрел в небо, на облака. Облака мчались перед ним, как белые паруса и как дикие звери, каких даже в сказках не бывает. Иногда они походили на фашистов – ощеренные морды в рогатых касках, и тогда Михаська сражался с ними, расстреливая их – «ты-ты-ты-ты!» – из автомата. Теперь воевать не надо, фашистов разгромили, и Михаська блаженствовал на крыше просто так. А фашисты, вон они. Михаське видно отсюда, как за тесовым забором с колючей проволокой копошатся зеленые фрицы – строят новый дом. «Правильно, стройте, стройте, – подумал Михаська. – Рушили всё, теперь стройте». Вот ведь ерунда какая: будто назло все про войну да про фашистов думается и из головы не выходит! Он уставился на облака, стараясь представить какие-нибудь цветы, но там, на небе, все получались только взрывы. Михаська зажмурил глаза и решил, что нарочно больше не будет думать про войну и разглядывать в облаках эти взрывы. Он подумал про отца и открыл глаза. Над головой плыли цветы из облаков.