НАПИШИТЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ПОЖАЛУЙСТА — Плохо твое дело, Бобка,—сказал Сережа, укладываясь спать накануне дня своего рождения.— Рождения у тебя нет, пирог тебе печь не будут, и гости к тебе не придут. Белый шпиц ласково ткнул голую Се...

НАПИШИТЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ПОЖАЛУЙСТА — Плохо твое дело, Бобка,—сказал Сережа, укладываясь спать накануне дня своего рождения.— Рождения у тебя нет, пирог тебе печь не будут, и гости к тебе не придут. Белый шпиц ласково ткнул голую Сережину ногу мокрым, блестящим носом. Сережа похлопал его по лохматой шкурке: — Ничего, Бобик, не огорчайся. Пирогом-то уж я тебя завтра угощу.— И, зажмурив глаза, он повернулся к стене, чтобы скорее уснуть. Сережа проснулся и сразу вспомнил, что сегодня ему исполнилось десять лет. Он тихонько засмеялся от радости и залез с головой под одеяло, в тепло и темноту. Уходя в школу, Сережа предупредил: — Я вернусь поздно: после школы у меня сегодня музыка. — И слава богу! —сказала домашняя работница Груша.— По крайности под ногами вертеться не будешь. Вернувшись, Сережа долго звонил на темном крыльце. За дверью слышны были смех и музыка. «Гости,— подумал Сережа,— патефон». Наконец ему открыла Груша. За столом сидело много народу, все папины и мамины знакомые. Они стучали посудой, пили, ели и с полным ртом говорили все враз. — A-а! Именинник!—закричал, заметив Сережу, Семен Иванович, папин сослуживец, про которого папа недавно говорил, что Семен Иванович — кляузник и подхалим. Его соседка удивленно подняла подбритую в ниточку бровь: — Как? Разве это маленький именинник? А я думала — сам хозяин! Он тихонько пробрался к матери на конец стола и, примостившись на ее стуле, шепнул ей на ухо: — Мам, я есть хочу. — Сейчас, Сереженька, — понимающе кивнула она головой,— Вот килечку скушай и винегрета. — Я пирога хочу. Мать окинула взглядом стол. — Погоди, Сереженька, пирога мало осталось, а некоторые еще не брали. Сережа вздохнул и стал ковырять вилкой в винегрете. — Ведь он у вас, кажется, музыкант,— снисходительно обратилась к матери незнакомая — Сереженька, а ну-ка фокстротец! — весело подмигнул папа. — Нас этому не учили,— сказал Сережа и виновато добавил: — Разве по нотам? Ноты достали, и Сережа стал играть. — Вот это я понимаю! — зааплодировал Семен Иванович, и, схватив за спину свою соседку, уткнулся ей в плечо, и засеменил ногами. Все оживились. Танцевали долго. Потом заставили Сережу играть вальс. Потом опять пили, встретив овацией появившиеся откуда-то полные бутылки. Наконец, кто-то взглянул на часы. Все заохали и, суетливо толкаясь, смеясь и крича, пошли в прихожую. Оставшись один, Сережа оглядел развалины ужина: на скатерти валялись объедки пирога, окурки торчали из консервных коробок, лежа ли мокрые во всех тарелках. На уцелевшем куске торта красовалась, широко раскрыв рот, голова селедки. Под столом кто-то завозился. Сережа заглянул туда: Бобик, зажмурив от удовольствия глаза, объедал большой кусок пирога, кем-то уроненный с тарелки. — Счастливый ты, Бобка: рождения у тебя нет, пирог ешь… гости к тебе не ходят…— и, обиженно вздохнув, опустил на подушку сонную голову. В прихожей захлопнулась дверь за последними крикливыми гостями. — Ну слава богу!—сказала мать, входя в комнату.— Рождение справили не хуже, чем у людей. Кажется, все довольны.