Детская

    Кобо Абэ
    Детская
    – Посмотрите. Вон туда… Нет, сегодня не видно… В хорошую погоду как раз там виднеется верхушка телевизионной башни…
    Праздник, а может быть, и обычное воскресенье, Укромный уголок готового лопнуть от обилия запахов переполненного ресторана недалеко от конечной остановки электрички. За шатким столиком у окна друг против друга сидят мужчина и женщина. Перед женщиной – мороженое с консервированными фруктами и шоколадом. Перед мужчиной – чашка кофе со сливками. Мужчина, видимо оттого, что поспешно отхлебывает кофе, беспрерывно дымя сигаретой, поперхнулся и выпускает дым через ноздри. Взгляд женщины остается абсолютно безучастным. Оба они – это видно с первого взгляда – совсем еще не привыкли друг к другу, как к новой выходной одежде.
    Мужчина продолжает скованно:
    – Откровенно говоря, я мечтаю взобраться когда нибудь на самый верх башни и прикрепить там дощечку с надписью: «Здесь нефть». Понимаете? Грязное небо становится все тяжелее и тяжелее и уже сейчас готово обрушиться на город. И тогда раздавленный город постепенно превратится в огромное нефтеносное поле. Ведь утверждают же, что уголь образовался из растений, а нефть – из животных. Посмотрите. Там, внизу, улица, и она забита теми, из кого образуется нефть. Поэтому я и собираюсь обучать детей лишь одному – технике добычи нефти.
    В уголках глаз женщины впервые появляются морщинки улыбки. Но она тут же, сжав губы, кончиком языка слизывает улыбку вместе с мороженым и шепчет извиняющимся тоном:
    – Мне даже подруги всегда говорили, что я не понимаю юмора. Но в том, что вы говорите, мне кажется, много юмора.
    – Вы что, простудились?
    Мужчина говорил, покашливая, и женщина тоже непроизвольно кашлянула несколько раз в ладонь, в которой держала ложечку. Прокашлявшись, она сказала своим обычным голосом:
    – Нет, наверно, поперхнулась дымом.
    – Тогда ничего страшного. А то при простуде мороженое – это было бы крайне неразумно.
    Взгляд женщины проникает в глаза мужчины, на мгновенье задерживается там и, оставив в них легкий трепет, убегает к окну.
    – Действительно не видна телевизионная башня…
    – Не видна. Из за смога.
    – Да, ужасный смог.
    – А вот интересно, вправе ли люди возмущаться смогом? Вам не кажется, что это весьма проблематично?
    – Возможно, – женщина снова допускает в уголки глаз улыбку, но скорее из чувства долга.
    – Если говорить о грязи, и люди и смог, пожалуй, очень схожи между собой.
    Мужчина, сцепив руки, кладет их на край стола и, слегка расправив плечи, садится ровно. Тогда его подбородок и шея оказываются освещенными, и женщина обращает внимание, что на кадыке у него остались несбритые волоски. Следя за ее взглядом, мужчина опускает глаза и тут же отнимает от стола оставшиеся сцепленными руки, прижимает их к узлу галстука и, глубоко вздохнув, говорит с воодушевлением:
    – Во всяком случае, мы должны быть друг с другом откровенны, правда? Мы уже не в том возрасте, чтобы стесняться…
    – Да, я тоже так думаю.
    Выражение лица женщины сразу меняется, она поднимает голову и начинает быстро теребить пальцами воротник бежевого костюма. Бледно розовый лак оттеняет красивые длинные ногти – интересно, обратил на них внимание мужчина или нет?
    – Нужно с самого начала подготовить себя к тому, что это может создать определенную неловкость.
    – Вы думаете?
    – Мы с вами встретились, воспользовавшись картотекой брачной конторы, – это факт, и от него никуда не уйти… Но если этот факт будет бесконечно тяготить нас…
    – Нисколько он не тяготит, во всяком случае, меня…
    – Правда?
    – Просто мы чуть трусливее других, менее приспособленные, недостаточно ловкие – вот и все.
    – Ну что ж, меня это успокаивает. – Мужчина расцепляет сложенные на груди руки и, склонившись набок, начинает искать в кармане сигареты. – Откровенно говоря, меня это тоже нисколько не тяготит. Более того, когда вопрос касается брака, я становлюсь ярым приверженцем картотеки. Если хочешь, чтоб брак был рациональным, то любовь и всякие другие случайные моменты должны решительно отметаться. Вы согласны?
    – Просто мы недостаточно ловкие.
    – Да, да, конечно, вы совершенно правы. – Мужчина склоняется к чашке, залпом допивает кофе, поспешно подносит огонь к сигарете, а свободной рукой начинает теребить галстук. – В общем, мне бы хотелось поскорее узнать ваши намерения…
    – Намерения?
    – Если я вам не подхожу, так откровенно и скажите, что не подхожу. Я ко всему готов.
    – Я… видите ли… раньше я думала, что встреча с вами доставит мне больше удовольствия.
    – Почему? Вы ведь, наверно, тщательно изучили мои ответы в карточке?
    – Так, что даже помню их наизусть.
    – Я ничего не сочинял.
    – Нет, я не в том смысле… Нельзя отвечать на вопросы, как это делают в экзаменационной работе.
    – В экзаменационной работе? – Стряхивая пепел, упавший на колени, мужчина озадаченно покачал головой. – Да, действительно интересное сравнение, будто вы школьная учительница. Но вы правы, что есть, то есть. Вы ожидали большего, чем от примитивной экзаменационной работы, вот я и провалился. Видите ли, я простой служащий фирмы и во мне нет ни капли сверх того, что я написал в карточке, хоть десять лет ищи.
    – И вы считаете, что по карточке вы сможете определить все? Значит, по моей карточке…
    – Могу, конечно. Я вам скажу вот что. Результаты оказались именно такими, на какие я рассчитывал, прибегая к картотеке.
    Женщина быстро опускает глаза и прикусывает нижнюю губу. В ее тоне появляется нерешительность, которую она не в силах скрыть.
    – А вам не кажется, что вы сделали слишком поспешный вывод? Чтобы человек сам написал о себе в карточке всю правду – в это трудно поверить.
    – Во всяком случае, мне ясно одно – вы именно тот человек, который мне нужен…
    – Ну и…
    – Человек, который мне нужен. Что же еще?
    Женщина, сжав губы, подавляет вздох и, откинувшись на спинку стула, смыкает колени. Изменение положения смягчило ее несколько угловатую фигуру.
    – Все это потому, что вы человек совсем неприспособленный… И не особенно прозорливый. Правда? Я прекрасно поняла, что вы очень чистый, наивный человек. Вот почему, основываясь только на этом…
    – Чепуха. – Мужчина подносит огонь к сигарете, зажатой в зубах женщины. – Вам известно, какую работу в фирме я выполняю?
    – Если верить заполненной вами карточке, исследуете косметические товары.
    – Исследую фальшь.
    Женщина первый раз от души рассмеялась. Курила она весьма умело.
    – Я не могу не питать доверия к человеку, прививающему мне чувство юмора!
    Мужчина чуть склоняет голову набок, тушит сигарету и вопросительно смотрит на женщину.
    – Вы знаете, что такое косметические товары? Для тех, кто работает в отделе рекламы, это, возможно, предметы, придающие женской коже красоту. Для нас же, работников технического отдела, – все иначе. Для нас косметические товары – это жиры и полимеры, которые не вызывают явных побочных явлений и могут дешево выпускаться в большом количестве.
    – Вы говорите ужасные вещи.
    – Вам так кажется?
    – Может быть, вы и правы, но все же… – Женщина выливает в дымящуюся пепельницу несколько ложек растаявшего мороженого. – Ваши слова оставляют какое то неприятное чувство, это безусловно.
    – Меня же все это не особенно волнует. Я старательно занимаюсь исследованиями, не испытывая ни малейших угрызений совести. Потому то я и не высказываю никакого недовольства по поводу смога. Вы говорите, я наивен… Я хочу, чтобы с самого начала между нами не было никакой недоговоренности. Да, я человек, знающий, что такое фальшь, человек, погрязший в этой фальши.
    – Слишком нервный вы…
    – Это я то нервный, я, убийца?
    – Убийца?
    – Восемнадцать человек – это я точно помню. И меня ни разу не мучили по ночам кошмары.
    Женщина прикуривает, глубоко затягивается, чуть задерживает дыхание и медленно выпускает дым в потолок.
    – Значит, предложение мне делает одно из тех чудовищ, о которых пишут в еженедельниках?
    – Может быть, вас это огорчит, но чудовище – самый обыкновенный бывший солдат.
    – А а, так это вы о воине…
    – Вы считаете, что, если убивают на войне, это вполне естественно?
    – На войне речь может идти лишь о законной обороне.
    – Только в мирное время существует такое понятие, как превышение предела необходимой обороны, то есть любую оборону обязательно снабжают, так сказать, предохранительным клапаном. А на войне нападение – лучший вид обороны. То есть война – узаконенное превышение предела необходимой обороны.
    – Я вовсе не намерена оправдывать войну.
    – Почему? А вот я, например, не собираюсь выступать против войны. Хоть я и говорю: убийца, убийца, а ведь речь то идет о сущем пустяке – всего каких то восемнадцать человек. К счастью или несчастью, я был простым солдатом, да и стрелял плохо. Ну ладно, поглядите ка в окно. В этой толпе прохожих полно летчиков, артиллеристов, которые действовали в прошлом весьма успешно. А если не они сами, то их братья или дети. У кого же из этих людей повернется язык осуждать меня?
    – Ни у кого, естественно. Да и не должны осуждать.
    – По той же причине и я не осуждаю.
    – Кажется, я понимаю. Вернее, начинаю понимать, почему вы так долго оставались одиноким.
    – Я бы предпочел, чтобы вы поняли, почему я собираюсь расстаться с одинокой жизнью.
    – Мне очень хочется понять, но…
    – Я же говорю, что вы человек, который мне нужен.
    – Я не настолько самоуверенна.
    – Я в этом не сомневаюсь.
    – Мы с вами люди неприспособленные. Я прекрасно поняла, что вы легкоранимый, мягкий человек… И все таки, почему я вам необходима – не объясните ли вы мне конкретнее и яснее. Вы согласны? Мы ведь встретились с вами, будучи людьми уже сформировавшимися…
    – Вы правы. Можно объяснить вполне конкретно. Если бы мое решение было продиктовано минутным порывом, разве стал бы я прибегать к картотеке брачной конторы? Нет, мое решение вполне конкретно. Оно так же конкретно, как вот этот стол или эта пепельница.
    – Благодарю, вы очень любезны… Но у меня угловатый подбородок – как у мужчины, некрасивые уши, а губы злые…
    – Но зато вы прекрасно разбираетесь в воспитании детей. Это, как я увидел, ваше призвание.
    – Вы действительно похожи на большого ребенка. – Женщина весело смеется. По ее виду не скажешь, что она недовольна разговором, напоминающим блуждание в лабиринте. – Но между ребенком и взрослым, похожим на ребенка, – большая разница.
    – Я говорю именно о детях. Разве вы лишены чувства долга перед детьми, которых надо спасти, вырвать ил этого мира, превращающегося под тяжестью смога в нефтеносное поле?
    Женщина сползла вниз, еще выше подняла сведенные вместе колени – поза несколько вызывающая.
    – По моему, у вас все задатки стать верующим. Я же в бога не верю и поэтому считаю, что детей, даже нежно любимых, нужно растить в естественных условиях. Да и педагогика отрицает воспитание в стерильной среде. Во всяком случае, поскольку речь идет о замужестве, я должна в первую очередь подумать о себе.
    – Вы хотите сказать, что вас не волнует, если наши дети окажутся в самом очаге эпидемии, охватившей людей?
    – Наши дети?
    – Разумеется, именно наши дети. Я не такой альтруист, чтобы делать вам предложение ради желания усыновить чужих детей.
    – Раньте времени говорить об этом как то странно.
    Женщина чуть проглатывает конец фразы, что, правда, очень женственно. Может быть, так выражается ее смущение. Мужчина сразу же улавливает это и говорит решительно, хотя в тоне его проскальзывают нотки растерянности:
    – Вы ошибаетесь. Я говорю о своих, уже существующих детях.
    Лицо женщины сереет.
    – Странно. Я внимательно прочла вашу карточку, в ней написано, что у вас нет детей.
    – А а, в карточке… – Мужчина облизывает губы и смотрит в пустую чашку. – Да, в карточке действительно…
    – Вы написали неправду?
    – Никакой особой неправды там нет.
    – Вот как? Написать неправду, которая моментально обнаружится…
    – Как бы это лучше сказать?… Речь идет не о таких детях. Не о таких, о которых следует писать в карточке…
    – Тайный ребенок?
    – Пожалуй, в некотором смысле…
    – Наверно, внебрачный ребенок, которого вы пока не признали?
    – Я же вам говорю, речь идет совсем не о таких детях, которых признают или не признают.
    – Ничего не понимаю.
    – В обычном смысле они на свете не живут и включить их в жизнь тоже невозможно…
    Женщина, продолжая пристально смотреть на мужчину, чуть склоняет голову набок, лукаво улыбается, обнажая зубы, и кивает головой, будто своим мыслям:
    – Все понятно… Если вы это имеете в виду, то мне все понятно.
    – Что вам понятно?
    – Просто вы их видели во сне.
    – Да, возможно, и во сне. Но сон был наяву. Они дышат, двигают руками и ногами – сон наяву.
    – Интересно, интересно вы рассказываете…
    – Я вам уже говорил и повторяю снова: дети действительно живые. Реально существующие в биологическом смысле дети. Если вы мне не можете поверить хотя бы в этом…
    – Где они живут?
    – В моем доме, разумеется. В подвале моего дома. Я называю его подвалом, но там все оборудовано так, чтобы они не испытывали ни малейших неудобств… Это идеальное жилище, если отвлечься от того, что оно полностью изолировано от внешнего мира.
    – Интересно. Ну и дальше…
    – То, что я рассказал, не пустая болтовня.
    – Я вас слушаю вполне серьезно.
    – Детей двое. Старшему тринадцать лет, младшему недавно исполнилось девять. Но меня вот что беспокоит – станете ли вы другом этих детей, существует ли такая возможность, пусть даже самая маленькая? Разрешите мне хотя бы надеяться на это.
    – Что ж, если вы действительно этого хотите…
    – Тогда позвольте мне задать еще один вопрос… Если бы в таком положении оказались вы… Нет, я напрасно это делаю. Вопрос, имеющий подобную посылку…
    – У меня была тетя, дальняя, дальняя родственница, я, правда, не состояла с ней в кровном родстве – так вот, она держала кошек.
    – Кошек?
    – У нее было четыре поколения кошек – всего штук тридцать. И никто их никогда не видел.
    – Вы ставите меня на одну доску со своей ненормальной тетей…
    – Моя тетя вовсе не была ненормальной. Каждый день хозяин ближайшей рыбной лавки привозил ей еду для тридцати кошек. Кошки существовали на самом деле. И я ни разу в этом не усомнилась. Если кому то это действительно необходимо, нет ничего проще, как поверить в существование тридцати кошек.
    – Да, вы несомненно человек, который мне нужен. Все же задам вам вопрос. Какое небо вы бы хотели создать для наших детей? Вместо этого, затянутого смогом…
    – Ослепительно голубое летнее небо морского побережья.
    – Почему?
    – Или, может быть, осеннее. Осень – изумительный сезон, когда уже не жарко, созревают фрукты…
    – Это нереально.
    – Вы так думаете?
    – Детям придется жить лишь вдвоем на вымершем земном шаре. Им будет не до выбора сезона. Им нужна суровая закалка, чтобы они смогли выжить, противостоять любым невзгодам.
    – И даже смогу?
    – Нет, смог и человек взаимно исключают, взаимно уничтожают друг друга. Потому то с самого начала – правда, тут были и экономические причины – я выбрал небо пустыни.
    – Детям – пустыня, не слишком ли это жестоко?
    – Но я сделал поблизости небольшой оазис. И что, вы думаете, произошло?
    – Как что произошло?
    – Дети, точно дикие животные, по одному запаху учуяли воду.
    – Очень интересно. Вы мне не закажете чаю?
    – Может быть, попьем его у меня дома? Чаю у меня сколько угодно. И кроме того, прежде чем вы примете окончательное решение, я думаю, хорошо бы вам встретиться с детьми…
    – Когда я попаду в ваш дом, то тоже увижу небо пустыни?
    – Нет. Теперь пустыню я уничтожил. Детей я поселил в джунглях третьего ледникового периода. И потому, что там бродят динозавры, от огромных до самых маленьких, и потому, что все живое превращается в уголь и нефть, этот период имеет очень много общего с современностью.
    – В таком случае не придут ли в конце концов ваши дети к тому же, к чему пришли мы? Ведь наши предки тоже прошли когда то через ту же самую эпоху динозавров…
    – Ошибаетесь. Моим детям не придется жить как первобытным. Мы обогащены знаниями и техникой. Кроме того, если вы окажете им помощь в учебе, процесс их развития, естественно, будет совсем иным, чем у первобытного человека.
    – А как вы объясняете детям все, что касается современности?
    – Для чего им рассказывать об этом?
    – Но ведь полностью изолировать их от внешнего мира тоже невозможно. С улицы доносятся гудки автомобилей, в дверь стучат разносчики товаров.
    – Подвал абсолютно звукоизолирован. Правда, однажды мне пришлось здорово поволноваться. Водопроводная труба, проложенная в железобетонной стене, неожиданно лопнула. И подвал стало затоплять. Пришлось детей запереть в сундуке и вызвать водопроводчика. Но дети сквозь щель все же увидели, как он работает. Я совсем растерялся. Как им объяснить, кто это?…
    – Но они видят вас, и, значит, какое то представление о людях у них должно быть. Вряд ли водопроводчик так уж сильно поразил их воображение.
    – Нет, я им внушил, что, кроме нас троих, никаких других людей не существует.
    – И для этого вам пришлось внести коррективы в историю, да?
    – Детям я так объяснил: «Слушайте внимательно. Тот, которого вы сейчас видели, – дракон оборотень, появившийся в образе вашего отца».
    – А а, значит, вы все превратили в сказку?
    – Да да, совершенно верно. Потом я сказал им, что дракон может то появляться, то исчезать… Такое объяснение весьма удобно… Взять, например, пищу. Раньше я сталкивался с огромным неудобством – невозможностью использовать продукты, подвергавшиеся какой либо обработке. А с тех пор дракон оборотень легко превращается во сне даже в сосиски или китайскую лапшу.
    Женщина рассмеялась, вытянула ноги и уперлась руками в колени. Скованность исчезла, она снова обрела женственность. Поза ее стала свободной, спокойной.
    – Пойдемте. Посмотрим, как там ваши дети… Руководить детьми, формировать их нужно не только во время учебы, но в какой то мере и во время игр!..
    – Кстати, вон те, что там, кем они вам представляются? Все еще людьми?
    – Нет, драконами оборотнями… Или скорее теми, из кого образуется нефть… А вокруг густо растут огромные кедры – первобытный лес каменноугольного периода…
    Они поднимаются. Поднимаются одновременно, словно сговорившись. Но расплачивается один мужчина. В лифте женщина мысленно сравнивает плечи мужчины со своими, находящимися почти на одном уровне, потом заглядывает ему в лицо и тихо смеется.
    Мужчина даже не улыбнулся в ответ, наоборот, прищурился и слегка придержал женщину за локоть. Оба снова выходят в смог. Даже их одежда сзади примята одинаково. Точно они уже десять лет прожили, опираясь на одну и ту же поддерживавшую их перекладину…
    Четвертая остановка на электричке, а там совсем близко – несколько минут на такси. Обычно он ездит автобусом, но сегодня, естественно, можно позволить себе такую роскошь. Дом мужчины действительно существует. Это обычный крупноблочный дом в так называемой пригородной зоне, разбитой на аккуратные участки. Даже цветом крыши он не отличается от соседних строений. Крыша железная, зеленого цвета, той же краской выкрашены и водосточные трубы. Но женщина не видит сейчас ничего, кроме того, что это реальный дом. Ей вполне достаточно, что дом существует.
    Мужчина и женщина снова сидят за столом и теперь пьют чай. Стол другой формы, чем в ресторане, но такой же шаткий, и женщина, скомкав пустую пачку сигарет, подкладывает ее под одну из ножек.
    – Что сейчас делают дети?
    – Который час? – Мужчина смотрит на ручные часы и слегка задумывается. – Сейчас они, вооружившись, охотятся.
    Женщина смеется и, откинувшись на спинку стула, поправляет волосы. Потом вдруг, пораженная неуютностью комнаты, говорит:
    – Вы действительно совсем, совсем одиноки.
    Мужчина оценивающе смотрит на женщину – ее участие вызывает у него теплое чувство.
    – Откровенно говоря, я бы не хотел снова возвращаться к картотеке брачной конторы. Дети, между прочим, очень ловко охотятся.
    – Какая же сегодня добыча – большая, маленькая?
    – Огромный динозавр – это определенно.
    – А дракон оборотень их не удивит?
    – Я много рассказывал им о вас.
    – Я тоже буду послушным ребенком.
    Женщина поднимает чашку чаю на уровень глаз, будто хочет чокнуться, то же делает и мужчина, но в их движениях все еще чувствуется некоторая скованность. Может быть, оттого, что беззаботное веселье не соответствует их возрасту.
    – Но мои дети ужасно впечатлительные и поэтому…
    – Разумеется, – быстро соглашается женщина. – Сегодня я зашла на минутку. И уже собираюсь откланяться… Все должно идти своим чередом… Чтобы подготовиться к встрече со мной, детям потребуется время.
    – Нет, давайте лучше спросим самих детей. Если они ответят, что времени им не потребуется, то нет нужды тянуть понапрасну.
    – Да, конечно. – Женщина покраснела так, что на глаза навернулись слезы. – Ну что ж, спросите их. Если они проголодались, я могу приготовить еду.
    – Нет, есть им еще рано.
    – Что же я должна делать?…
    Женщина покраснела еще сильнее, но мужчина, казалось, не обратил на это никакого внимания. И, наклонившись к чашке и громко прихлебывая, сказал:
    – Ладно, спросим их сейчас же… Вот только допьем чай и спросим…
    И оба, точно птицы, уткнувшись в кормушку, сосредоточенно пьют чай.
    Неожиданно мужчина встает, вытирая губы тыльной стороной ладони. Женщина, поднявшаяся за ним, явно растеряна. Мужчина идет впереди, вслед – женщина.
    – Это кухня.
    – Ага.
    – Вот здесь ванная.
    Открыв дверь, мужчина входит в ванную комнату, выложенную кафелем; женщина покорно следует за ним.
    Войдя, она замирает. И неудивительно. В ванной часть кафеля на полу снята, и круто вниз уходит грубо сколоченная деревянная лестница.
    Женщина принужденно улыбается, надеясь на ответную улыбку ободрения. Но мужчина не улыбается. В самом деле, настоящая шутка производит большее впечатление, если при этом сохраняют серьезность.
    – Зажгите свет и прикройте, пожалуйста, дверь.
    Когда она прикрыла за собой дверь, то почувствовала, будто ей заложило уши. Нет, уши ей не заложило, просто сразу наступила гробовая тишина. Кромка двери обита толстым войлоком.
    – Там, внизу, детская.
    Женщину удержал, возможно, тон, каким это было сказано. Тон, каким мужчина произнес: «Детская»… Неуловимо загадочный, теплый и в то же время искренний и торжественный… Видимо, пока тревожиться нечего. Не исключено, что каждый дом имеет свою вот такую детскую. И она просто не в курсе дела – возможно, именно такой и должна быть настоящая детская.
    Мужчина спускается до середины лестницы и спокойно, без всяких колебаний, протягивает женщине руку.
    – Осторожно голову.
    В конце лестницы – еще одна дверь. Вся обитая войлоком, мохнатая, как шкура животного, толстая дверь. Массивный засов. Мужчина отодвигает его и открывает дверь.
    И сразу же бросаются в глаза мрачные зеленые волны… Колышущиеся темно зеленые полосы света. Потом слышится шуршащий звук, точно по песку морского побережья тащат телеграфный столб.
    – Джунгли каменноугольного периода, – слышит она шепот мужчины. – Может быть, этот звук издает ползущий динозавр?
    – Какие огромные джунгли, а?
    – Это только кажется, эффект достигнут с помощью полупрозрачных экранов и светотени. Поэтому к ним неприменимо понятие «огромный» в прямом смысле слова.
    – Если присмотреться, видны даже кедры.
    – А вон там есть и болото. Смотрите, на его поверхности поблескивает вода.
    – И какая духота.
    – Большая часть моих заработков ушла на эту комнату… Давайте пройдем сюда.
    Неожиданно раздается вой какого то зверя.
    – Что это?
    – Аргозавр. Один из видов хищных динозавров.
    – Как же удалось?…
    – Магнитофонная лента. Звукозапись. Конечно, по правде говоря, никому не известно, каким голосом выл динозавр. Сейчас среди сохранившихся пресмыкающихся есть ящерица крикунья, но ее крик не имеет ничего общего с ревом дикого зверя. Он похож скорее на лягушачье кваканье. Но педагогический эффект важнее правды. В кино и телевизоре голоса чудовищ соответствуют их размерам. То, что вы сейчас слышали, записано с телевизора… О о, по этой дороге дальше не пройти. Она проецируется на стену… Идите сюда.
    – Где же дети?
    – Сейчас они выскочат откуда нибудь. Привыкли нападать неожиданно.
    – Ага…
    Это произошло в тот момент, когда женщина кивнула. Ветви огромного кедра слева от нее, за которым ничего не было видно, неожиданно раздвинулись, показалось ярко голубое небо и оттуда – просто непонятно, каким чудом они там удерживались, – выглянули двое детей.
    Один, видимо, старший, целился в нее из лука. Другой, стоя рядом с ним на одном колене и жуя резинку, держал наготове стрелы для брата. Лица ужасно бледные… Или, лучше сказать, почти бесцветные, полупрозрачные… Головы кажутся какими то мятыми – видимо, из за неправильного ухода волосы у них свалялись, как вата.
    Мужчина в растерянности кричит, но уже поздно – первая стрела вылетела из лука. Она задела шею женщины, инстинктивно отпрянувшей назад, и издала резкий свистящий звук – точно рассекли воздух хлыстом. Разрушительная сила, беспощадность чувствовались в звуке, который издала стрела, ударившись о железобетонную стену, и это совсем не вязалось с крохотным луком в руках мальчика.
    Женщина, бежавшая сквозь полосы зеленого света, слышала крик мужчины:
    – Нельзя, что вы делаете?
    Тонкий скрипучий голос ответил ему:
    – Дракон оборотень.
    – Да нет же, это мама. Она хочет научить вас счету.
    – Неправда, дракон оборотень.
    Женщина захлопывает за собой мохнатую дверь, взбегает по лестнице, слыша, как рвется ее платье, выбирается из ванной и выскакивает из дому. Она замедляет бег, лишь оказавшись на улице. Теперь уж бесцветные мальчики не настигнут ее, да и гнало ее не чувство опасности или страха, совсем иное чувство. По дороге на станцию ей попались три телефонные будки, но у нее и в мыслях не было останавливаться.
    Электричка, в которой едет женщина, мчится в центр – над ним навис толстый слой смога. В вагоне много свободных мест, но она стоит, держась за поручень, и пристально смотрит в окно на пейзаж, несущийся мимо, как бесконечная лента газеты в ротационной машине. На фоне пейзажа в окне отражается ее лицо. Испуганное лицо с плотно сжатыми губами. Вдруг лицо в ужасе отшатывается. Это происходит в тот момент, когда мимо пробегают строения начальной школы. Было воскресенье, а может быть, и праздник, и поэтому детей там было очень мало – они возились в углу школьного двора. Женщина устремляет взгляд к серому небу. Смотрит на потерявшее высоту скучное, невыразительное небо. И сердце женщины бьется как обычно. Она еще крепче сжимает губы. Это единственное, что ей остается. Не нужно открывать рта, и тогда, может быть, и завтра ей удастся встретить утро, похожее на сегодняшнее. Даже если небо такое же ненастоящее, нарисованное, как в той детской.